— Подкрепить действием нужно, — задумчиво произнёс Клык. — Может, от её имени сделать что?
— Ага, раздать деревянных солдатиков всему Терсентуму, — Керс прикрыл глаза рукой.
Бродяга поперхнулся и закашлялся в кулак, Клык недовольно насупился.
— И что ты предлагаешь? — Севир скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула.
— Пока она чужая, никто и слушать о ней не станет, — пояснил Керс. — Нужно её как свою представить, так хоть чем-то заинтересуем. Легенду, может, какую выдумать? Вроде: «Жила-была принцесса, всю жизнь провела в заточении в замке у страшного дракона-короля и повстречала на балу осквернённого…» Который, ну… не знаю, например, убил злодея, влюбил в себя красавицу, а потом убедил бороться за свободу своих собратьев.
— Сказочник хренов, — фыркнул Клык.
— А я бы послушал такую сказку, — хохотнул Бродяга, — особенно ту часть, как он её будет пялить на королевском ложе.
— А что, мысль, — задумчиво проговорил Севир. Послышался смешок, и он, глянув на расплывшегося в улыбке Бродягу, раздражённо поморщился. — Да я не про это, мать твою! Значит так, выдумывать нам ничего не понадобится: девка-то из наших будет.
— В смысле? — нахмурился Клык. — Хочешь сказать, она тоже осквернённая?
— А я как-то не так выразился? Пора бы ей из тени уже выходить, раз хочет нашей помощи. Но пока всем держать языки за зубами, усекли? Иначе повыдираю с корнем. Если раньше положенного пронюхают, всё полетит псу под хвост.
Бродяга присвистнул:
— Вот это новость!
— Раз она из наших, как её раньше не раскрыли? — Керс недоуменно посмотрел на Севира.
— Потому что у девчонки мозгов побольше, чем у некоторых из вас. Ей, конечно, опыта не хватает, но дело это поправимое. Думаю, она станет достойной правительницей, если власть не развратит её.
Керсу она уже начинала нравиться. Чертовски сложно, должно быть, всю жизнь скрываться от Легиона, особенно будучи у всех на виду. Вот почему командир не сомневался в ней: такое действительно заслуживает уважения.
— Ещё вопросы имеются? — Севир обвёл собравшихся издевательским взглядом.
Бродяга покачал головой.
— Мы тут на охоту собрались, — Клык поднялся. — Альмод и ещё трое уруттанцев. Присоединяйтесь.
Керс кивнул, даже не понимая, о чём речь. Все мысли заняло услышанное. Если и впрямь удастся убедить собратьев, Легион сотрут в порошок. Разве не об этом втайне мечтает каждый осквернённый?
Но больше всего радовала новость, что скоро Четвёрка снова будет в сборе. Тоска по братьям и Твин так и не отступала ни на шаг, разве что, может, немного приутихла, но стоило услышать о Слае, как тут же вернулась с новой силой.
Часто по вечерам размышлял, каково им там, в замке: как живут, о чём мечтают, вспоминают ли о нём? Странно, что Слай даже слова не передал. Может, конечно, не до того было, но гаденькое чувство несправедливости всё равно начало подтачивать изнутри. Вдруг он больше им не нужен? Свыклись, что теперь их трое, а может, и совсем забили на семью? И ладно Слай с Твин, они всегда вместе, а вот Харо один совсем одичает.
Вспомнилось, как завязалась с ним дружба ещё в Южном Мысе. Харо тогда и тринадцати не было. Угрюмый, всегда сам по себе, маску почти не снимал. Жили в разных казармах, как-то до этого не особо пересекались, а потом их перевели в часть к старшим, тогда и скорешились: общий враг объединил.
Старшаки там сильно зарвались, младшим очень непросто приходилось. Бывало, по нескольку суток без еды оставляли. Особенно сильно доставалось Харо — за то, что огрызался, не прогибался ни под кого. Этим, наверное, и привлёк к себе его внимание. Вдвоём отбиваться стало проще, но выгребали порой по полной, да так, что, бывало, в медчасти неделями торчали. Потом уже подловили главного их шайки, отделали так, что едва не сдох, но намёк тот всосал — во всяком случае, после их уже не трогали.
В Регнуме было проще, да и опыт со старшаками имелся, но выводы он сделал ещё там, в Южном Мысе: самое важное — тот, кто идёт рядом. Даже на охоте от напарника зависит, выживут ли в туннелях или в пустошах. Что тогда говорить об остальном…
Глава 4
Мельчайшие осколки льда кружили в грациозном танце, сливались, разрастались стеклянными лепестками, превращаясь в изящную, хрупкую ловушку для солнечных лучей, один из которых ещё в процессе рождения был схвачен, обращён в радугу и скован в ледяном плену.
Сверкнув семицветом, снежный лепесток закружился и мягко опустился на землю к собратьям, слился с белым полотном.