— Мисс Ли?
Поворачиваюсь на голос и вижу склонившееся надо мной лицо симпатичного молодого мужчины. Ким Сокджин. Только теперь не в костюме, а в медицинском халате. Он долго вглядывается, потом щелкает пальцами перед носом, обращается к кому-то в сторону:
— Отклонения есть?
— Никак нет, сэр. Все показатели в норме, — отвечают ему откуда-то справа.
Мистер Ким кивает и чем-то мажет мне кисть, острое жжение расходится по запястью. Втягиваю воздух через стиснутые зубы, бросаю взгляд на саднящую конечность. Замечаю небольшую колото-резаную рану на ладони прежде, чем ее заклеивают бандажем. Ах ты ж, сволочь… Болезненной стимуляцией решил воспользоваться, чтобы вывести из глубокой седации? Как будто я просила меня усыплять! Бросаю гневный взгляд на лидера главной группы. Тот делает вид, что не замечает его. Отдергиваю руку.
Мужчина медленно поднимает голову. Холодные темные глаза оценивающе смотрят. Я же избегать этого пристального внимания не собираюсь. Не на ту напал! У него светлая, почти белая кожа. Гладкая, ухоженная. Прямой нос и пухлые, полные губы. Светлые каштановые волосы, разделенные на пробор, аккуратно уложены на бок. Его лицо такое идеально красивое, что аж противно.
— Заразиться не боитесь? — так, голос срывается, как же некстати.
Уголок рта руководителя дернулся в ироничной усмешке, он откидывается на стул и скрещивает руки на груди:
— Я слишком долго проработал в этой сфере, чтобы понимать, от кого можно заразиться, а от кого нельзя. Мэм… — добавляет он с намеренным нажимом. Потом вдруг резко придвигается, сцепляет пальцы и почти по-доброму улыбается. — Хочу ввести вас в курс дела… Вы же понимаете, зачем вы здесь? — я молчу. — За всё шестилетие вы единственная, кто избежал инфицирования. И я надеюсь на ваше дальнейшее сотрудничество с нами. Ваше любезное содействие очень нам поможет.
— У меня есть выбор?
— Нет. К сожалению, нет, — саркастически фыркаю. А распинался тут! И ежу понятно, что меня никуда не отпустят, пока не получат того, что им нужно. — Я всего лишь пытался быть учтивым.
Мистер Ким встает, кланяется. Потом дает какие-то распоряжения медперсоналу и удаляется из палаты. Кучка людей в защитном снаряжении окружает меня плотным кольцом. Успеваю лишь заметить большое панорамное стекло вместо одной из стен, а за ним удаляющуюся по коридору широкоплечую фигуру в белом халате. Дальше начинается какая-то жесть…
Меня хватают за руки и за ноги, намертво привязывают кожаными фиксаторами к кровати. Рефлекторно дёргаюсь, пытаясь вырваться. Они меня тут вообще за человека не считают что ли? Один из лаборантов больно протыкает иглой вену на локтевом сгибе и ставит катетер. Я шиплю на него, поливая ругательствами. Из меня выкачивают невероятное количество крови. После шестой пробирки сбиваюсь со счету. Потом подключают к капельнице. Сильно сомневаюсь, что это безобидный физраствор.
Тут же крепятся дополнительные датчики и всего спустя минуту я оказываюсь опутанной проводами и трубками. Одна из медсестер, судя по миловидному лицу в окошке маски, бесцеремонно пихает в рот длинную ватную палочку, елозит ею, собирая слюну. Полагаю, медперсонал уверен, что добровольно я не собираюсь им даваться, а значит нужно поднажать. Хочется накинуться на всех с тумаками, да ремни сдерживают. Еще какое-то время трепыхаюсь, вынужденно терпя неприятные процедуры, пока веки снова не тяжелеют и я не погружаюсь в беспокойный медикаментозный сон.
***
Они до сих пор так и не нашли причину моей невосприимчивости к вирусу. Имея на руках детальные отчеты доктора Чона, живого здорового представителя, они так и не смогли вывести сыворотку. Бесполезные идиоты! Несмотря на все мои мучения, несмотря на все болезненные процедуры, которыми я все это время безжалостно подвергалась. Взятие бесконечных всевозможных анализов, МРТ, электроэнцефалограммы, электроды, датчики, наблюдение и днем, и ночью, невозможность нормально поспать — всё это цветочки. То ли в порыве отчаяния, то ли от безысходности обследования становились всё суровее и бесчеловечнее.
Они прокалывали спинной мозг, воздействовали на слизистые, стимулировали током, брали жидкость из костного мозга, вводили непонятные инъекции и, кажется, напрямую штамм вируса. На мне столько раз применяли местную анестезию, что когда лимит был превышен, ничего не оставалось, как делать всё наживую, без седации.
Ким Сокджин, как надзиратель, присутствовал почти на каждой процедуре. А я сверлила его глазами полными ненависти между истошными криками и стонами. Ему во что бы то ни стало нужен эффективный результат. И точка. Словно маньяк, глава исследовательской группы был помешан на достижении поставленных целей. Ему необходимы хоть какие-то плоды труда. Прямо сейчас. Но их нет. Руководитель раздраженно цокает языком, когда лаборант раз за разом разводит руками.
Я потеряла счет времени с тех пор, как началась эта пытка. Организм стал давать сбои. Рано или поздно это все равно бы случилось. Просыпаться ночами от нехватки воздуха и кошмаров не самая приятная вещь, сказать по правде. Количество полученного стресса от непрекращающейся боли зашкаливает. Я истощена и с каждым днем все слабее.
Когда-то мне казалось проклятьем застрять в Мёртвом городе. Каждый день сражаться с зомби, страдать от одиночества, опасаться за свою жизнь. Как же глубоко я заблуждалась! Люди — вот, кто самые страшные существа на планете. Больничная палата теперь моя тюрьма, а медперсонал — надсмотрщики. Даже выбраться на воздух нет возможности. Они выжимают все соки, пытаясь понять, в чем же заключается моя особенность. Им уже плевать на муки подопытного, главное — получить ключ к разгадке. Куда они только не лезли. На теле просто нет необследованного места. Осталось разве что только расчленить и залезть носом в органы. Хорошо, что пациент им нужен живой. Это мое счастливое, хоть и мучительное спасение.
Надежда выжить и выбраться тает с каждым днем. Всё чаще меня забирают на кресле-каталке, потому что сил встать и идти после очередного теста иногда тупо нет. Они сломали мое тело, мою физическую оболочку, но не сломали дух. Морально я сильнее и не сдаюсь. Только внутренняя сила воли помогает каждое утро просыпаться, открывать глаза. Просуществовать три года на потерянной земле? Нет, только не ради такого конца. Если там от самоубийства удерживала надежда возвращения. То сейчас мой жизненный якорь — это Чонгук. От него нет никаких новостей. Но я продолжаю верить.
— Я подавал запрос на предоставление инфицированного образца для исследований, — скрипучий голос вывел меня из мрачных размышлений. — Ну, знаешь, хоть одного зараженного. У нас же только образцы в наличии. Нет возможности проверить работу твоей крови на реальном больном. Мне отказали. Это прямое нарушение режима безопасности. Как еще штраф не схлопотал…
Через силу улыбаюсь. Мин Юнги — такой же, как Чонгук, учёный-энтузиаст. Гений. Один из светил группы разработчиков. Вечно пофигистичное выражение лица, ленивая речь, его вообще мало что трогает, предоставьте только любимый рабочий кабинет с пробирками и микроскопами. И ему тоже нужен только результат. Однако, в отличие от остальных работников карантинного центра, ко мне Юнги почему-то неожиданно тепло относится.
— Через несколько минут станет полегче, — он вынимает иглу из вены, откладывает шприц. Долго смотрит на руки, они уже давно все в синяках от уколов. — Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах. Выведу эту чертову сыворотку и поставлю ее на поток, — тихо произносит он. — Иначе из тебя просто выкачают всю кровь до последней капли, если узнают о твоем секрете, — слова учёного заставляют моментально похолодеть от ужаса. Если под секретом подразумевается та история с переливанием, то откуда он узнал? Опасливо кошусь на молодого мужчину, пытаясь понять, что он задумал и каковы его намерения. — Ну, ты в курсе… Кое-кто считает, что ради спасения человечества одним индивидуумом не зазорно пожертвовать.