Присцилла указала веером на стражника, вытиравшего холодный пот.
— А ты проводишь меня. Это приказ!
4
Кровь из разбитого лба залила правый глаз, окрасив окружающий мир в кроваво-красный цвет, и юноша неловко стёр её.
Он уже сбился со счёта, в который раз его швырнули на землю. Распухший левый глаз ничего не видел, во рту был солоноватый привкус. Рассечены губы или же причина в другом — он не понимал.
Но сильной боли не чувствовалось.
Возможно, он потерял способность ощущать боль, или же мозг так реагировал на адреналин... Вероятных причин была масса.
Однако, скорее всего, забыть о боли Субару помогла самая банальная, примитивная ярость.
— Полагаю, тебе пора признать поражение!
Даже видя, как отчаянно сопротивляется Субару, Юлиус не думал хвалить его; на лице рыцаря читалась лишь скука.
Сам Юлиус по-прежнему выглядел безупречно: ни песчинки на костюме, ни капли пота на лице. Он просто взмахивал деревянным мечом, снова и снова бросая Субару на землю.
— Надеюсь, ты уяснил, в чём разница? Увидел пропасть, которую тебе ни за что не преодолеть? Думаю, теперь ты знаешь, кто такие рыцари, о которых посмел отзываться с пренебрежением?!
Он не взывал к разуму, не пытался переубедить. Юлиус вколачивал свои слова в Субару, подкрепляя их грубой силой. Рыцарь жестоко избивал юношу, но тот продолжал отчаянно и безрассудно упрямиться перед лицом реальности, в которую его тыкали носом. Коса нашла на камень, и ситуация казалась неразрешимой...
— Сопротивляясь дальше, ты рискуешь жизнью!
— Я от такого не помру... И не думай... что всё понимаешь...
— Будто ты сам знаешь, о чём говоришь!
— В этом мире... именно я знаю о смерти... побольше других...
Семь. Именно такое количество смертей пережил Субару с тех пор, как оказался в альтернативном мире. Вряд ли в целой вселенной можно найти человека с аналогичным опытом.
Люди часто говорят: «до смерти досадно», «до смерти обидно», «до смерти страшно»... но от этого не умирают.
Тряхнув гудящей от ударов головой, Субару с трудом поднял меч и бросился в атаку с хриплым боевым кличем. Как только Юлиус оказался в пределах досягаемости, юноша попытался нанести удар.
— Как некрасиво!
Но, не сумев даже задеть врага, Субару получил резкий удар по запястью правой руки, сжимающей меч. Деревяшка полетела на землю. Провожая её взглядом, Субару почувствовал сильный тычок в солнечное сплетение. Хватая ртом воздух, он покатился, сделал пять оборотов и упал плашмя, раскинув руки и ноги. Субару остался лежать, харкая кровью.
Столпившиеся по краю плаца рыцари и стражники по-прежнему наблюдали за публичным избиением, которое устроил Юлиус. Но теперь уже никто не кричал и не подначивал его.
Их глазам предстал наглец, который посмел принижать рыцарское достоинство на королевских выборах, в судьбоносный для страны день. Юлиус, один из сильнейших гвардейцев, решил проучить задиру, чтобы тот на своей шкуре почувствовал, что натворил. И ради того, чтобы это увидеть, собрались зрители.
И в самом деле, первые минут десять каждый выпад Юлиуса сопровождали восторженные возгласы, а неприглядный вид Субару вызывал лишь насмешки. Но когда стало ясно, что это не бой, а публичное наказание, всё изменилось.
Мастерство соперников нельзя было даже сопоставить. Все атаки Субару оказывались отражены, а попытки защититься терпели крах одна за другой. Юноша вновь и вновь валился на землю.
Первые несколько падений сопровождало насмешливое улюлюканье. Но счёт перевалил за десяток, и его сменило раздражение от беспомощности жертвы. А когда это повторилось столько раз, что надоело считать, зрителям захотелось отвести глаза.
Этот бой следовало остановить. Любому было понятно, кто тут победитель, а кто побеждённый; было понятно и то, насколько рыцарь превосходит в силе своего противника.
Однако Юлиус продолжал безжалостно избивать Субару, не давая ему поблажек. Как ни странно, но и секундант Феррис, имевший право остановить поединок, не делал этого, несмотря на ранения Субару. И юноша из раза в раз вставал на ноги, обманывая надежды рыцарей на то, что всё скоро закончится.
Каждому было понятно, что битва бессмысленна. Зрители могли наблюдать лишь одно — жалкое, неприглядное упрямство. Собравшиеся чувствовали, что обязаны увидеть развязку. Как бы зрители ни хотели отвернуться от постыдного действа или уйти, они ощущали ответственность за происходящее, пусть и косвенную.