— Смотреть в глаза! — произнёс Петельгейзе тихим, но твёрдым, не допускающим возражений голосом.
Субару вздрогнул и, повинуясь приказу, направил на Петельгейзе отсутствующий взгляд. Серые глаза архиепископа, в которых плясал огонёк безумия, заглянули прямо в душу.
— Отвечать! Отвечать искренне. На мои вопросы, на мои просьбы. Что тебя привело в такое место, с чего тебя удостоили этой милости? У тебя нет Евангелия? Удалось ли твоей душе лично внять её шёпоту?
— У-у-у... ы-ы-ы...
— Так мы далеко не уйдём! Попробуем задать вопросы в другом порядке.
Не получив ответа, Петельгейзе снова вывернул шею на девяносто градусов и впился в Субару мутными глазами:
— Я жду ответа!
Вместо ответа снова последовали нечленораздельные звуки. Тогда Петельгейзе высунул язык и лизнул Субару в левый глаз. Субару содрогнулся от отвращения и, гремя цепями кандалов, задёргался в попытке отстраниться. Но это продолжалось ровно до тех пор, пока не прозвучал следующий вопрос:
— Зачем ты… разыгрываешь из себя полоумного?!
4
— А-а-а! А-а-а-а-а!
Как плохо... гадко... страшно... отпустите... спасите... страшно, страшно, страшно, страшно!
Что он сказал? Ничего не понятно...
Отвратительные скользкие прикосновения, невыносимый пристальный взгляд, от которого хотелось бежать без оглядки, вдруг прервали конвульсии, бьющие тело. Он замер в прострации, и снова мерзкий язык коснулся распахнутого глаза...
— Зачем ты разыгрываешь из себя полоумного?
Новое скользкое прикосновение заставило закованные в кандалы руки яростно дёрнуться. Цепи натянулись, не давая рукам свободы. Рывок не удался, и юноша повалился на пол.
— У-у-у! А-а-а-а! Иа-а-аы-ы!..
— Нет-нет-нет. По правде говоря, твоя игра вызывает со мнения. Зачем? С какой целью? Во имя чего ты разыгрываешь этот безумный спектакль?
Он не должен слушать. Не должен впускать это в себя. Не должен знать.
Мотая головой и гремя кандалами изо всех сил, он отчаянно пытался отстраниться от действительности. Не слышать, не понимать то, что говорит этот человек!
— Невменяемость — удобный способ уйти от реальности, но тебе не суждено им воспользоваться.
— А-а-а! Гхы-ы-ы!..
— Твоя невменяемость слишком вменяема. Разве так сходят с ума? С расчётом и благоразумием изображая горемыку, который просит сочувствия и любви? Это так непочтительно по отношению к безумию!
Субару закричал, издавая истошные, раздирающие горло вопли, — только бы заглушить эту речь. Но человек, будто насмехаясь над попытками сопротивляться, всё же находил лазейки и ввинчивал свой голос в его уши.
— Такая игра никуда не годится! Когда натурально сходишь с ума, впадаешь в помешательство в прямом смысле слова, мир вокруг перестаёт существовать, замыкается на тебе самом. Душа скитается по пустоши одиночества, а ты ясно осознаёшь своё безумие!
— А-а-а! А-а-а! А-а-а-а-а-а!!!
— А-а-ах, как потешно, необычайно потешно! Зачем ты разыгрываешь из себя психа?! Настоящий псих тебя вмиг раскусит! Сейчас лопну от смеха!
Больно... тошнит... Что-то распирает грудь, заявляя о себе острой болью. Оно находилось там с самого начала. Просто было заперто внутри, и Субару старался его не замечать. Юноша знал: оно там и его ни за что нельзя выпускать наружу!..
— Какой же ты жалкий! Несчастный! Горемычный, мерзкий, убогий, плюгавый грешник! Мне жаль тебя до глубины души! Тебя удостоили такой любви! И что за нужда отпираться? Неужели ты желаешь рассеяться в безвременье, как дым, вместо того чтобы утонуть в дарованной любви, отблагодарить за оказанную милость? А-а-ах, ну что с тобой делать!
Человек с серыми глазами схватил его за виски и с размаху отбросил к стене. От удара о твёрдый камень из глаз Субару посыпались искры, а из пробитой головы заструилась кровь. Истерзанное тело стонало от нестерпимого унижения и побоев, но мучителя это ещё больше раззадоривало. Пещеру огласил восторженный хохот.
— Как же ты-ы-ы... ты-ы-ы... нерадив!
Раздался треск. Кажется, что-то лопнуло в голове.
Субару ничего не слушал. Полная тишина. Всё это лишь бред сумасшедшего. Все слова мимо цели, в них ни капли истины.
Субару не понимал. И раньше, и сейчас. Но так и должно быть. Так должно быть всегда. Иначе нельзя. Иначе он...
— А-а-ах... Довольно.
Чёрное мрачное нечто наполняло грудь и уже готово было взорваться, но тихий, спокойный голос, чей хозяин будто позабыл о своём помешательстве, остановил этот процесс за миг до финала.