Частичка ночи, которую я каким-то образом выкопала из темного месива своего мозга.
Я держусь за это воспоминание и на минуту прогоняю его. Могу чувствовать его на зубах.
Тогда вспоминаю кое-что еще. Легкость. Комфорт. Что-то необъяснимое и неопределимое. Что-то игривое и мечтательное.
Я не могу этого сделать. Я не могу этого сделать. Я не могу упасть. Я не могу увлечься чем-либо, когда я так потеряна, или, по крайней мере, думаю, что должна быть потеряна. Я должна упасть к ногам Питера и умолять его принять меня обратно. Ведь именно этого я хотела всего несколько часов назад. Не так ли?
Мы держались за руки?
В какой момент я действительно потеряла его?
Я вновь вернулась в Уолмарт, как и несколько дней назад. Я опаздываю, и я не написала смс. Мне предстоит хорошая длинная, холодная прогулка, чтобы вернуться домой. Опускаю голову и прохожу через это. Если мир в Нью-Йорке казался парящим, то этот ощущается камнем.
АКТ II
СЦЕНА 6
(Действие происходит в переполненном коридоре старшей школы. Студенты шепчутся и указывают на ДЖЕНЕЗИС, когда она проходит мимо. Настроение сказочное и действие сопровождается музыкой. Но постепенно девушка становится все более растерянной и испуганной, что отражается на ее лице. Пока она не встречается с ПИТЕРОМ. Они берут друг друга за руки).
ДЖЕНЕЗИС: Что это? Где я?
ПИТЕР: Дженезис, они знают. Кто-то рассказал.
ДЖЕНЕЗИС: О чем?
ПИТЕР: О твоем отце.
ДЖЕНЕЗИС: Какая им разница?
ПИТЕР: Люди любят сплетни. Постарайся игнорировать их.
ДЖЕНЕЗИС: Они не позволяют мне расслабиться.
ПИТЕР: Ты со мной.
ДЖЕНЕЗИС: Как, черт возьми, они узнали? Ты кому-нибудь говорил?
ПИТЕР: Нет. Я бы никогда не посмел.
ДЖЕНЕЗИС: Нет?
ПИТЕР: Ты же знаешь.
ДЖЕНЕЗИС: Об этом знают немногие. Бред какой-то.
(Толпа вокруг пары снова увеличивается, музыка нарастает, пока они не оказываются за кулисами).
(Внезапно музыка прекращается, и гаснет свет).
ВЫДЕЛИТЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ДОМАШНЕГО ОТДЫХА
Действие этой пьесы происходит в доме. В доме, в котором полно людей, ожидающих тебя. В доме, полном людей, которые ждут, даже если никто не придет. Возможно, этот дом, полный людей, волнуется, возможно, сердится, возможно, сыт по горло твоим эгоизмом.
В обычный день ты бы не поехал в Нью-Йорк и не позволил бы себе, чтобы тебя закружило в чьем-то вихре.
В обычный день ты остался бы дома, чтобы проверить маму и убедиться, что она функционирует как человек.
Так вот, под тобой, я имею в виду себя. Здесь мне придется принять какую-то ответственность. Я должна принять то, что не могу изменить, как-то так было в той молитве, которую я услышала в церкви. Молитва Умиротворения. Но что это на самом деле? Кто говорит, что мы не можем изменить то, что не можем принять?
Вот я, Дженезис Джонсон, безмятежная звезда своей собственной чертовой драмы, и все ждут моего входа.
Я пропустила свой выход, поэтому остальным пришлось импровизировать.
Вот что НЕ произойдет:
Бабушка: Дженезис, я так рада тебя видеть! Ты выглядишь такой счастливой и здоровой!
Мама: Дженезис, я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы твоя сестра вернулась домой и жила с нами!
Элли: Дженезис, ты лучшая старшая сестра во всем мире!
Так вот, в любом случае, эта пьеса никогда не существовала. Но я не знаю, что меня там ждет. Не думаю, что буду наказана или что-то подобное, но оставить маму наедине с ее родителями так надолго — это действительно скопление динамита, ожидающее взрыва.
Мне ничего не видно в окна моего дома, потому что они покрыты инеем. На крыльце мерцает оранжевый свет, будто предупреждая: будь осторожна.
Я открываю входную дверь. Она оказывается не заперта. Какая-то часть меня ждет, что сейчас я окажусь в эпицентре торнадо или затоплена приливной волной. Слишком поздно спасать кого бы то ни было, кроме себя!
Или, может быть, это дом, полный ледяных скульптур, каждая из которых сидит в раздраженной позе, готовая бесконечно стучать пальцами ног в нетерпении.
Но вместо этого слышна музыка? И смех? Тепло?
Персонажи:
Бабушка Полина
Дедушка Джо
Сестра Элли
Мама Мэри (да, я знаю)
Они сидят за кухонным столом, каждый держит в руке карты. Стол покрыт пустыми контейнерами от Китайской еды, а раковина полна посуды. У моей мамы и дедушки бокалы, наполненные вином.
Они выглядят как семья.
И почему-то этот образ шокирует еще больше, чем все, что мое дикое воображение могло бы нарисовать.
На самом деле, они даже не замечают, что я вошла. Я смотрю, как Элли делает ход, который заставляет маму бросить свои карты на стол, а бабушка с любовью треплет волосы моей сестры. Она отклоняется, а потом замечает меня.
— Джен! — Элли с визгом подбегает ко мне.
Затем все меняются, подтягиваются.
— Ну-ка, посмотрите, кто, наконец, удостоил нас своим присутствием, — говорит бабушка.
— Очень мило, что ты пришла на собственную вечеринку, — поддерживает ее дедушка.
Я перевожу взгляд на маму, чья улыбка угасает, и у меня появляется то старое знакомое чувство, что я — источник ее печали.
Без меня все было бы по-другому.
Но она встает и присоединяется к нашим объятиям.
Мама, сестра и я стоим и обнимаемся.
И в мире нет лучшего чувства.
Я думаю о Питере. Интересно, как бы его наказали за такое поведение, и каким-то образом в моей альтернативной реальности это воссоединяет нашу семью.
Мое нежелание смягчить свое отсутствие здесь могло привести к взрывам, но почему-то этого не произошло.
— Твоя мать убедила меня не звонить в полицию, — говорит бабушка.
— В полицию?
— Ты опоздала на два часа, а твой телефон переключает прямо на голосовую почту. Да, в полицию.
— Человек должен отсутствовать в течение сорока восьми часов, прежде чем они что-либо сделают, — говорит моя сестра.
— Да, Элли.
— Я была уверена, что тебя похитили и держали под дулом пистолета, чтобы ты не позвонила нам и не впутала в какую-нибудь сумасшедшую и опасную ситуацию, — продолжает она.
— Ты посмотрела слишком много криминальных шоу, — говорит бабушка.
— Я смотрю судебно-криминалистические шоу.
— Наш маленький ученый.
Это странная пьеса.
— Именно поэтому я всегда ношу блеск.
Я смотрю на Элли и вижу, что ее веки действительно покрыты блестками.
— Сдаюсь в этой борьбе, — говорит бабушка. — Мне сказали, что так ты выражаешь себя.
— Не понимаю, — говорю я.
— Ну, — отвечает Элли, — если я вдруг стану жертвой преступления, эти блестки передадутся преступнику в качестве следов от меня. И, возможно, он не проявит достаточной осторожности, чтобы смыть их, как скажем, кровь.
— Элли! — восклицает мама.
— О, да, это то, что у нас в последнее время на руках.
— Это из-за того, что сейчас ты живешь в городе? Тебе страшно? — спрашивает мама.
— Нет. Блестки просто выглядит очень хорошо, тебе так не кажется?
Она крутится по кругу, и мне хочется смеяться, но в тоже время я ненавижу, что она может чувствовать себя напуганной.
— Никто не причинит тебе вреда, — обещает бабушка.
Никто нас не тронет. Это самое дерьмовое обещание, которое взрослые когда-либо давали. Так много всего может навредить нам; и важно то, как мы позаботимся о себе после этого. Реабилитация. Я не могу рассказать Элли обо всей той боли, через которую прошла за последние семьдесят два часа, но я знаю, что она понимает такую же глубокую и жестокую боль, что и я, ту, которая оставила отвратительный рваный шрам. Мы получили одинаковые раны.
Мне все равно нравится, что ее механизм защиты — блестки. Может, мне тоже стоит нанести немного блеска, чтобы никто не навредил мне. Или, если это случится, по крайней мере, злоумышленники будут пойманы.
— Посмотрите на Джен. У нее остался след после объятий. Поверни лицо.
Я поворачиваюсь и думаю, что блестки улавливают свет.
— Теперь она помечена.
— Хорошо, маленькая мисс детектив, почему бы тебе не выяснить, где была твоя сестра последние два часа?
Элли достает из заднего кармана блокнот. Ну вылитый Шпион Хэрриет.
— Факт: Дженезис вернулась на место преступления в девять часов вечера. С опозданием на два часа.
— Место преступления?
— Ну, образно говоря.
Образно говоря? Когда моя младшая сестра выросла?
— Факт: разыскиваемая была бесконтактна. Что за слово?
Никто ей не отвечает.
— Бесконтактна.
— Я нахожусь на судебном разбирательстве? — спрашиваю я.
— Тебя не судят, — вступается мама. — Я уже объяснила своей матери, что в этом доме мы живем в доверии.
— И по-видимому, никакой учтивости.
О нет. Началось, броски наземных мин. Наступит ли кто-нибудь на одну, вот в чем вопрос.
— Мне очень жаль. На самом деле. Я потеряла счет времени. Вот и все.
— Где ты была?
— Никакого допроса, — повторяет мама.
Но вопросы все равно начинаются:
Где ты была?
Почему ты не позвонила?
Зачем ты нас пригласила, если не собиралась быть здесь?
Как ты сейчас справляешься с домашней жизнью?
И затем:
Ты принимаешь наркотики?
Запись визга.
— Извините, что вы просили?
Я смотрю на Элли, которая так сильно грызет свои ногти, что уже практически добралась до руки.
— Я должна задать этот вопрос, учитывая историю твоего отца, — говорит бабушка. — Мы обеспокоены твоим нестабильным поведением.
— Нестабильным поведением?
— Думаешь, школа не позвонит нам, если у тебя проблемы?
Если честно, я об этом никогда не думала. Обычно у меня не бывает неприятностей. Я открыто говорю своим бабушке и дедушке, какие оценки получаю по успеваемости, но я не знала, что они были в курсе повседневных дел.
— И оплата кредитной картой в Нью-Джерси Транзит? Два дня подряд? Куда ты ездила?
Процесс продолжается.
— Ты знала, что ее отстранили, Мэри?
Моя мать не отвечает. Она царапает руки и смотрит в сторону выхода из комнаты.
— Просто сейчас нам понятно, что следовало спросить у тебя раньше, Мэри.
— Спросить меня что? — уточняет мама у бабушки.