— Я уж думал, ты там утоп, — гоготнул Дикий, когда спутник выбрался из бани. Поморщился: — Как же жрать-то охота, кишки сводит…
— Я там дальше дом видел, ворота не закрыты вроде, может найдется чем поживиться, если очень повезет, деньги найдутся. Выбираться надо отсюда, пока менты все вокруг прочесывать не начали…
— Ближе к ночи осмотримся, — оборвал Дикий и рухнул на старый разваливающийся диван. — А щас спать, задолбался я на ногах уже.
Грек, покосившись на него, устроился на стуле, поближе подтянув к себе пистолет. Дикого он побаивался — своему прозвищу неоднократно судимый бандит полностью соответствовал, в чем Грек лишний раз убедился, когда тот, умудрившись высвободиться во время этапирования, перестрелял конвоиров и, забрав оружие, рванул на волю. Греку тоже не слишком-то хотелось второй раз топтать зону, так что поворот событий скорее обрадовал, чем испугал. Теперь главное — ничем не вызвать у подельника желания или повода избавиться от него, а уж дальше… как повезет.
Удача не просто улыбнулась — преподнесла царский подарок. Шмон по комнатам принес неплохой улов: какие-то бабские побрякушки, навороченный мобильник, а главное — несколько купюр, без которых ближайшее будущее оказалось бы весьма проблематичным. После устроились в кухне, одобрительно осмотрев холодильник, Дикий довольно ухмыльнулся:
— Ништяк, с голодухи не загнемся.
— Может, свалим лучше отсюда скорее? — нервно прислушиваясь, пробормотал Грек.
— Херню молотишь. Далеко пешкодралом-то доберешься? Тачка нужна. А я тут у дома следы колес видел. Дождемся, пока хозяин приедет.
План был очевиден: обчистить дом, дождаться хозяина с машиной и свалить подальше, пока менты не прочухали что к чему. Правда, ненужного свидетеля придется убрать, но тут уж, как говорится, ничего личного.
— О, а вот и хозяюшка, — вдруг оскалился Дикий, сидевший лицом к двери и первым заметивший появление еще одного человека. — Ну хоть не заскучаем…
***
— О, а вот и хозяюшка, — глумливо протянул сидящий за столом мужик самого уголовного вида и премерзко ухмыльнулся, демонстрируя потемневшие от чифиря зубы: — Ну хоть не заскучаем…
Ира не успела отпрянуть, выскочить из кухни; добраться до своей комнаты, закрыться там, вызвать полицию и достать спрятанный пистолет не успела бы тем более. Второй тип, помоложе, моментально очутился у нее за спиной, отрезая путь к отступлению. Ткнул в спину дулом пистолета, подталкивая вперед, к свободному стулу.
— Вы кто? Что вам нужно? — голос прозвучал достаточно твердо, хотя внутри все напряженно заледенело. Это были не просто грабители — самые настоящие уголовники, причем не просто уголовники, а, судя по всему, недавно сбежавшие из-под стражи, то есть совершенно отмороженные и ничего не боящиеся.
— Гости дорогие, — снова противно оскалился сидящий за столом. — Уж поухаживай за нами, ублажи.
— Да пошел ты!
— Цацки снимай! — издевательский тон сменился злым, глаза нехорошо загорелись.
— А больше тебе ничего не снять? — вздернула подбородок Ира, спокойно встречая его взгляд.
— Снимешь, если попрошу. А щас побрякушки гони, пока я сам их с тебя не сорвал!
Яростно кусая губы, Ира стянула с пальцев кольца, сняла сережки — мамин подарок. Не глядя на уголовника, швырнула украшения на стол.
— Подавись!
— Вот так-то, — довольно ухмыльнулся незваный гость, сгребая добычу и убирая в карман. Обратился к подельнику: — Пожрать сооруди, а я пока за этой цацей присмотрю.
Время потянулось мучительно медленно. Ира, неподвижно застыв на своем месте, впервые в жизни так сильно хотела, чтобы Сашка, отпросившийся к новым друзьям с ночевкой и получивший категоричный отказ, ослушался ее и не пришел домой. Она прекрасно осознавала, что будет, когда вернется ничего не подозревающий Ткачев — их просто перебьют, как котят. Уголовникам нужна машина, чтобы уйти, а вот лишние свидетели совсем ни к чему.
Ира с бессильной злостью наблюдала, как тихий, уютный мирок превращается в пристанище уголовников, разоряющих холодильник, гремящих чисто вымытой посудой, открывающих бутылки с домашним алкоголем, перебрасывающихся похабными шуточками. Дом, этот дом, удивительным образом ставший настоящей крепостью, подвергся чужому, враждебному вторжению, и самое отвратительное — она ничего не могла с этим поделать.
***
Что-то не так. Паша ясно ощутил это, едва ступил во двор, как будто вдруг сгустившиеся тучи предвещали неминуемую грозу. Можно было счесть все игрой разгулявшегося воображения, заскучавшего от тишины и покоя, но противно-ноющее чувство, царапающееся в груди, никак не унималось. Сам не понимая, с какой стати поддается дурацкой блажи, Ткачев бесшумно сошел с крыльца, направляясь к уютно светящимся окнам кухни. И уже хотел было облегченно выдохнуть, как вдруг услышал наглый, явно нетрезвый голос:
— Люблю таких, дерзких. Особенно когда вырываются до последнего.
— Старовата она для тебя, Грек, — заржал второй. — А вот мне в самый раз.
— Да ладно, зато фигурка самый сок. Тем более у меня бабы уже сколько не было… Может, разделим как-нибудь? В порядке очереди…
Сердце остановилось.
Ирина Сергеевна, одна, безоружная, в их мирном, спокойном, надежном доме оказалась в руках двоих мразей, с отвратительной циничностью посмевших обсуждать ее. Перед глазами поплыла кровавая пелена. Первым порывом было ворваться и заломать уродов прямо сейчас, и только потом Ткачев вспомнил, что оружия у него собой нет — отправляясь в законный отпуск, он как-то не предполагал, что придется геройствовать.
Оружие.
Спасительным воспоминанием вспыхнуло в голове как, бесцеремонно обыскивая вещи начальницы в поисках упаковки с препаратом, наткнулся на пистолет. Только бы он оказался на месте. Только бы окно оказалось открыто. Только бы остаться незамеченным.
Только бы успеть.
***
Пальцы двигались размеренно, медленно, отработанно до автоматизма. Аккуратно складывали салфетку в несколько слоев и так же осторожно разворачивали. Стягивали в узел и тут же распутывали. Скручивали в жгут и неторопливо расправляли. И снова — в обратном порядке. Паша как завороженный следил за неспешными движениями, не в силах оторваться. Встряхнулся.
— Ирин Сергевна, вы бы шли отдохнули, на вас лица нет.
— Что?
Зимина подняла глаза, и Пашу словно под дых ударили, вышибая кислород.
Черные. Пустые. Погасшие.
И лицо, выбеленное неестественной бледностью, было таким окаменевше-безразличным, напряженно-ничего-не-выражающим, что Ткачеву стало страшно. Зимина, еще несколько минут назад спокойно и деловито дававшая показания прибывшему наряду полиции, не имела ничего общего с этой женщиной, отстраненно выпрямившейся на стуле в углу — такой он застал ее, вернувшись в дом, едва полицейская машина сорвалась с места. Потом, оказавшись на кухне, принялся торопливо наводить порядок — здесь ничего не должно было напоминать о присутствии ублюдков, нарушивших спокойствие их, казалось бы, неприступной крепости.
— Я говорю, вам отдохнуть надо, — повторил Ткачев, устроившись напротив нее.
— Что? А… да, наверное, — равнодушно откликнулась Зимина. Пальцы снова принялись терзать измятую салфетку, и Паша не выдержав, встряхнул начальницу за плечи.
— Да что с вами? Вы меня слышите вообще?
— Слышу. Не кричи, — все тем же обесцвеченно-невыразительным тоном. Паша замер, пытаясь поймать ее взгляд, чувствуя, как все внутри сковало жутким, омертвелым холодом.
— Они… они что… они вам что-то сделали?!
Ирина Сергеевна несколько секунд непонимающе смотрела на него, потом отрицательно качнула головой.
— Но что, что тогда? — Он, наверное, снова сорвался на крик, до боли сжал ее плечи, потому что Зимина, поморщившись, высвободилась из его рук и нетвердо поднялась.