Негромкий, мягкий, обволакивающий голос, и в нем столько… тепла, заботы, нежности? Тебе кажется, Зимина, просто кажется. Только откуда эта податливо-доверчивая покорность, как будто все происходящее — абсолютная норма вещей? Как будто ничего не может быть естественней, чем его руки, стягивающие с плеч ткань рубашки, чем невесомо-бережные и в то же время почти профессионально-отработанные прикосновения, и усталость уходит, растворяется, тает, уступая место удивительной расслабленной легкости в ноющих мышцах.
Он прав: ты просто устала.
И в этом ведь нет ничего такого, правда? Даже если дыхание вдруг испуганно-горячо замирает от непозволительной интимности момента, когда сильные пальцы осторожно и ловко нащупывают в полутьме дурацкие петельки и крючки. И запоздалое осознание накатывает жгучей волной, вспыхивая на щеках обжигающе-яростным румянцем неожиданного стеснения.
— Ну вот, как новенькая будете. — И смущенная, едва уловимая хрипотца, и встревоженность в напряженно-взволнованном взгляде тебе ведь тоже просто кажется? — И это, — кивок в сторону сваленных на подоконнике упаковок лекарств, — тоже не слишком удачная идея, лучше чаю зеленого с мятой и медом выпейте.
— Да ты прям специалист, — привычно скользнувшая по губам отстраненная усмешка; неловкость в непослушных пальцах, терзающих верхнюю пуговицу рубашки.
— Спокойной ночи, Ирин Сергевна, — обдавшая непривычно-недозволенным теплом улыбка, невесомо-мимолетное прикосновение к плечу. Обыденно-ничего-не-значащие фразы и зависшая в воздухе еле ощутимая неправильность назревающих перемен.
Но вам ведь только кажется?
========== Ночное ==========
— Зря ты это затеяла, — до невозможности наглый тон, презрительный прищур глаз, явная угроза в голосе. Самоуверенный урод. — Если не отдашь документы и не отзовешь своих псов… Плохо тебе придется, полковник.
— Слышь, ты! — Ира шарахнула дверцей машины, резко оборачиваясь к собеседнику. Расправленные плечи, гневный блеск в глазах. — Ты мне еще угрожать вздумал, гнида? Тебя предупреждали, чтобы ты со своей отравой уматывал из моего района? Ты не услышал. Или не понял? Ничего, еще успеешь. Я тебя в тюрьме сгною, понял? Думаю, родственники тех, кого ты до смерти довел своим пойлом, будут только рады! А я все сделаю, чтобы с зоны ты уже не вернулся!
— А не боишься, швабра ментовская? Думаешь, погоны нацепила, так сразу бессмертной стала? Мне достаточно только слово сказать, от тебя мокрого пятна не останется! Любой другой на твоем месте посговорчивей окажется!
— Ты че о себе возомнил, бизнесменишка недоделанный? — Взгляд полковника стал уж совсем нехорошим. — Да я не то что твое гребаное производство могу развалить, а хоть сегодня на тебя какое угодно дело повесить и потом сделать так, чтобы тебя грохнули при сопротивлении сотрудникам полиции! Тебе тут никто ни работать, ни жить не даст, так что проваливай по-хорошему! — и, давая понять, что разговор окончен, круто развернулась, стремительно взлетая по ступенькам крыльца. От кипящей внутри злости перед глазами наплывала темнота. Умом Ира понимала: даже если Пименов вдруг решит дать задний ход, испугается и свернет свое дело, нанесенное оскорбление и проявленную запредельную наглость спустить она ему не сможет ни за что.
— Ткачев, зайди, — бросила Ирина Сергеевна, краем глаза заметив опера, мило любезничавшего с очередной во всех смыслах выдающейся красоткой.
Сердито рванула ручку двери, швырнула на диван сумку, устало опустилась в кресло, вытянув ноги. Нерешительно выдвинула ящик стола, с сомнением покосилась на ставший привычным набор, признавая, что лекарство имеет не только снотворный, но и успокоительный эффект — как раз то, что ей нужно сейчас. Уже не колеблясь, уверенно вынула из упаковки ампулу и поудобнее устроилась в кресле, убеждая себя, что это точно в последний раз.
Паша, кое-как отделавшись от смазливой, но до одурения разговорчивой Верочки, которую уже надумал было пригласить на ужин с продолжением (после диалога, больше похожего на монолог, желание куда-то испарилось), наконец очутился возле кабинета начальницы, приготовившись, что та будет рвать и метать: в последнее время в связи со всеми событиями настроение Зиминой было отнюдь не радужным. Привычным движением мазнув рукой по створке, изображая стук, Ткачев приоткрыл дверь, готовясь выдать заготовленное “Ирин Сергеевна, я там…”, но слова застряли в горле. Не веря своим глазам, сомневаясь, что правильно все понял, Паша недоверчиво уставился на представшую взгляду картину. Расслабленно прикрывшая глаза и откинувшаяся на спинку кресла начальница. Закатанный рукав форменной рубашки, тонкая бледная рука, покрытая следами инъекций. И заключительный штрих — шприц, небрежно брошенный поверх стопки бумаг. Ткачев захлопнул дверь, прислонившись к ней спиной и медленно, тяжело выдыхая.
Померещилось.
Не может быть.
— Ирин Сергевна, разрешите? — И только дождавшись нетерпеливо-властного “Да!” вновь распахнул дверь, нерешительно переступая порог кабинета.
Шприца на столе уже не было.
***
— Лен, ну что ты за человек такой, обязательно куда-нибудь вляпаешься? — Савицкий не злился, скорее выговаривал жене, словно неразумному ребенку, не забывая придерживать на лбу пакет со льдом, нашедшемся в мини-холодильнике — пятизвездочный статус себя оправдывал в полной мере. Тут тебе и встроенный бар, и отдельная кухня, и роскошная кровать с балдахином — безумие с цветочками-оборочками-подушечками… Впрочем, теперь, кое-где заляпанная грязью, кровью и зеленкой, постель выглядела довольно плачевно.
— Я… — начала Ленка и подозрительно зашмыгала носом, явно приготовившись захныкать, и Рома совсем растерялся — способов утешить любимую жену он знал немного, но подозревал, что при попытке осуществить сейчас один из них получит по рукам.
— Чего тебя вообще понесло по улицам шататься на ночь глядя? — продолжал ворчать Рома, и Лена, не сдержавшись, всхлипнула, сама не зная, что добило ее больше — страх при возникшем дежавю, когда перед ней появились два амбала, или запоздалое раскаяние вкупе с осознанием собственной дурости, когда не отличающийся особой физической мощью муж раскидал нападавших как котят.
— Городок посмотреть хотела-а, — протянула Измайлова, и Рома понял, что еще немного, и жена разревется по-настоящему.
— Дурында ты у меня, — вздохнул Савицкий, неуверенно погладив жену по волосам.
— Знаю, — на удивление покладисто согласилась Лена, утыкаясь лицом в плечо мужа. Утешить все-таки придется, понял Рома, нащупывая молнию на платье жены.
Широкая роскошная кровать, до этого безраздельно оккупированная Измайловой, этой ночью наконец прошла проверку на прочность.
***
Телефонный звонок раздался в тот момент, когда Ира, разомлевшая после теплой ванны с душистой пеной, устраивалась за столом с бокалом вина. Первым порывом было проигнорировать навязчивую трель, а еще лучше — совсем отключить мобильный, без лишних слов куда подальше послав все и всех. Со вздохом нажав на кнопку приема, Ирина поднесла телефон к уху.
— Выгляни в окошко, — раздался неопределенно-бесцветный голос, и тут же полились гудки. Зимина недоуменно посмотрела на телефон и пожала плечами: псих какой-то. Поднялась, чтобы задернуть шторы, машинально глянула вниз и тут же отшатнулась, прижимаясь к стене. Внизу на улице черный “Мерседес” пылал как факел, сыпались стекла из окон первых этажей, слышались крики, истошный вой сигнализации. Ноги отчего-то налились тяжестью, и Ира неторопливо опустилась на пол, тупо рассматривая надрывавшийся от звона мобильный. Замедленным, неловким движением протянула руку, принимая звонок.