— Ерунда, — пожал плечами Паша.
— Ерунда что дернула или личная жизнь ерунда? — усмехнувшись, уточнила Ирина Сергеевна.
— И то, и другое, — расплылся в улыбке Ткачев. Взглянул на часы и спохватился: — Что-то мы уже, по-моему, опаздываем, Ирин Сергевна…
— Начальство не опаздывает, — назидательно заметила Ира уже в прихожей, надевая туфли.
— … Начальство просто очень долго собирается, — нахально закончил Ткачев, ловко увернувшись от подзатыльника. — Ирин Сергевна, я сегодня вас отвезу обратно? А то не нужно вам сейчас одной… — добавил поспешно, заметив, как на лицо начальницы наплывает мягко сказать обалдевшее выражение.
— Может, мне тебя на ставки водителя, охранника, повара и массажиста устроить? — съехидничала Зимина и ощутимо ткнула опера кулачком в бок: — Пошли уже, опоздаем!
***
Возникшая странность сразу заставила забеспокоиться и насторожиться — в подобные совпадения Ткачев никогда не верил и теперь раздумывал, стоит ли ставить в известность начальство. Все-таки не решившись утаивать информацию, подхватил несколько бумажек и неуверенно заглянул в кабинет:
— Ирин Сергеевна, можно?
— Что еще хорошего случилось? — со вздохом отозвалась Зимина, отвлекаясь от бумаг. — Чего взмыленный такой?
— Да я тут… — помявшись у двери, Паша приблизился к начальственному столу, положил перед Ириной Сергеевной распечатки. — Вы когда просили Пименова пробить, я решил копнуть как следует, ну там звонки, счета…
— Не тяни!
— В общем, вот, — Ткачев указал пальцем на подчеркнутые маркером строчки, — с кем он созванивался после того, как вы… ну, в содействии отказали. А спустя несколько дней со счета одной фирмы был сделан перевод на другой счет, который принадлежит…
— Вот сволочь! — гневно вспыхнула Ира, увидев знакомую фамилию. — А я думаю, че он объявился! Вину искупить, все исправить, как же! Интересно, сколько ему Пименов приплатил, за “посредничество”? Еще и Сашку впутал, мерзавец! И мне бы потом не доказать, что я понятия не имела ни о какой взятке! — Ирина Сергеевна добавила еще парочку крепких выражений и наконец тяжело, раздраженно выдохнула, пытаясь успокоиться. — Спасибо, что сказал, Паш.
— Да не за что, — бросил Ткачев и, заметив, что начальница погрузилась в явно невеселые раздумья, уже привычно спросил: — Может, помощь нужна?..
— Да я вам точно говорю, он ее трахает! Думаешь, просто потрещать по десять раз на дню в кабинет забегает? Сегодня вон вообще вместе приехали, это че, совпадение?
— Какое “вместе”, ты обдолбался, что ли? Она пешком пришла, одна…
— Да я тебе говорю, своими глазами видел, как она за два квартала из его машины вышла! Шифруются, е-мое.
— Не, бред какой-то! Он вон половину отдела перетрахал, девки одна другой краше, а тут это! Это ж сколько выпить надо, чтобы на нее встало? — развеселая компания из ППС-ника и двух оперов разразилась похабным хохотом.
— А че, я б не отказался, — протянул один. — Ради, так сказать, привилегий…
Паша, сворачивая к курилке, краем уха уловил веселую болтовню, слух зацепился за знакомую фамилию — кто-то припомнил некогда допущенного к начальственному телу Глухарева, другой не преминул отметить “сучий характер” и “явно недотрах”. Тяжелая, давящая волна душащей злости прокатилась по позвоночнику, отозвалась ледяным покалыванием в кончиках пальцев, вспыхнула темной пеленой перед глазами. Даже не вдумываясь, откуда такая реакция на идиотские сплетни не обремененных умом типов, Ткачев шагнул вперед, моментально попав под обстрел любопытных взглядов. Словно невзначай, проходя мимо самого говорливого, ощутимо впечатался плечом, невольно заставив попятиться. Не дождавшись ответа на откровенную провокацию, обвел компанию хмурым взглядом и молча прошел мимо, с непонятной оскорбленной яростью подумав, сколько еще подобных придурков найдется в отделе.
***
— Ткачев, да ты меня прям балуешь. Массаж, завтраки-ужины… Смотри, привыкну, не отделаешься от меня потом, — со смешком пригрозила начальница и, повернувшись к Паше спиной, принялась нашаривать рубашку. Ткачев рассматривал хрупкие выступающие косточки, светлую, шелковисто-тонкую кожу, — на нее даже смотреть было больно и страшно, не то что дотрагиваться. Это была сейчас не полковник Зимина — в строгой форме, скрадывающей очертания фигуры; недовольно вздергивающая бровь, громыхающая холодной яростью и неоспоримостью приказов. И даже не та измотанная, по любому поводу взрывающаяся, безжалостная Ирина Сергеевна, которой уже некого и нечего бояться. Только сейчас вдруг полоснуло мыслью, сколько невероятной силы заключено во внешней беззащитности, от которой почти испуганно замирает сердце — ну откуда столько железности?
— Ирина Сергеевна, расскажите мне, — Паша и сам не понял, как это у него вырвалось, не говоря уж о том, откуда вдруг возникло это любопытство, меньше всего похожее на здоровое. Поудобнее устроился на пушистом ковре, прислонившись спиной к кровати, протянул начальнице стеклянную чашку с зеленым чаем со стоявшего рядом подноса.
— Рассказать что? — приподняла бровь Зимина, настороженно взглянув на него.
Паша помолчал, не решаясь озвучить, не представляя, как начать — слишком личная была тема, а самое главное, если смотреть правде в глаза, совершенно его не касающаяся; но удержаться не смог.
— Дело ведь не в том… точнее, не только в том, что он вас тогда бросил? Ваш муж.
— Муж… Объелся груш, — процедила Ира, неосознанно крепче сжимая чашку. — Не были мы с ним женаты. А с чего это ты вдруг спросил? Зачем?
Паша пожал плечами, отвечая на последний вопрос: он и сам не знал, зачем, ведь дело было не в банальном любопытстве. Точнее, не только в нем.
— Вы слишком болезненно реагируете, даже спустя столько лет. Этому должна быть причина. Та, о который вы, похоже, не рассказали никому. Я прав?
Ира отвела глаза, уставившись в чашку; смотрела, как со дна медленно поднимаются чаинки, как качается на поверхности веточка мяты. Давно забытая, горькая, маятником в груди раскачивалась обида, непонимание, унижение, как будто все случилось совсем недавно. Никому. Она действительно никому не рассказывала об этом — ни тогда, семнадцать лет назад, ни когда-нибудь потом: слишком унизительной оказалась вся правда.
— Как все было? — Паша протянул руку, осторожно сжимая худые, до боли стиснутые пальцы.
Как все было… Поначалу все было красиво, как в карамельно-слащавой мелодраме в радужных тонах. Были и замерзшие розочки в хрустящем целлофане, и залитые вечерними огнями заснеженно-загазованные улочки, и долгожданные неловкие поцелуи на задних рядах кинотеатра, пока на экране крутили какую-то ерунду… Бойкая хохотушка Ирочка, которую, несмотря на отличную учебу, никому бы не пришло в голову назвать “синим чулком”, к своему возрасту, оказывается, имела совсем скудный опыт общения с противоположным полом, так что Игорю не пришлось идти на лишние ухищрения: о многом ли думается, когда так сладко кружится голова и дрожат колени?..
Розовые очки треснули стеклами внутрь. Игорь, торопливо и жалко бормоча что-то невнятное, только натягивал куртку в прихожей, а Ира, застывшим взглядом смотря на качающееся пламя свечей, уже с удивительной четкостью осознала: это конец. Просто увидела этот мечущийся взгляд с долей досады и отвращения и поняла: он не придет ни завтра, ни послезавтра. Старательно приготовленный ужин полетел в мусорное ведро, а пол-бутылки вина разлились по венам тяжелым, туманящим жаром — в этот момент Ира меньше всего беспокоилась о своем положении, придавленная разочарованием словно могильной плитой.
Телефонные звонки в квартире больше не раздавались, на лекциях Игорь держался подальше, в коридорах отворачивался и прятал глаза. Решился только раз, когда случайно остались одни в аудитории: Ира, мучимая жутким приступом токсикоза, боялась даже открыть глаза, не то что подняться. И словно пощечиной, сквозь наплывающую дурноту, ударило обыденным, деловитым вопросом: