— Когда аборт?
Наверное, что-то было такое в ее лице, в глазах, что Игорь отступил, сжался, замямлил о том, что не стоит губить будущее, что сейчас не время, что дети у нее еще обязательно будут. Как ей хватило сил сорваться с места и выскочить за дверь, подальше от пропитанных расчетливо-бытовым цинизмом слов, Ира и сама удивилась — хронически пытавшая слабость впервые вдруг отступила.
Никаких иллюзий не осталось в помине: Ирина не обвиняла, просто мысленно на имени трусливого любовника был поставлен несмываемый безжалостный штамп. Но то, что узнала после, даже ее повергло в шок: сбежавший от ответственности Игорь оказался еще циничней и гаже, чем думалось раньше.
Была середина июня, липкая, пыльно-душная, с бессонными ночами над учебниками, с частыми обмороками и болями кажется во всем теле. Приближалась очередная сессия и, не найдя в своей тетради нужного конспекта, Ира заглянула к своему одногруппнику, приятелю Игоря Славе — он жил ближе всех. В не слишком удачный момент — Слава только вернулся с какой-то вечеринки и был вдрызг пьян. Пьяным бредом и объяснила все Ира, когда тот, протягивая ей тетрадь, бросил взгляд на округлившийся живот и вдруг заявил:
— А это ведь мог быть мой ребенок.
И, заметив изумление в ее глазах, схватил за запястье, буквально оглушив потоком правды. Оказывается, не было никакой страстной влюбленности, киношной романтики и прочих соплей, а был спор давних приятелей: кто быстрее затащит в постель неприступную отличницу Ирочку Зимину. Выиграл Игорь, получив свой законный приз в виде приятной суммы, а увидев вытянувшееся лицо богатенького приятеля, неожиданно предложил совершенно дикую вещь: уступить возлюбленную на одну ночь за добавку к уже полученным деньгам. А деньги ему были очень нужны… На свадьбу. И, разумеется, вовсе не с практически нищей, бесперспективной студенткой Зиминой…
— Вот урод! — не сдержался Ткачев, сжав кулаки. — И… и что он?
— Слава отказался, — криво усмехнулась Ирина Сергеевна. — Хоть какая-то доля порядочности, в отличие от дружка, у него имелась.
— Так вы поэтому больше никогда… — Паша выдохнул, потер дрожащими пальцами подбородок. — Неужели вам потом никто не предлагал выйти замуж? Ни за что не поверю.
— Предлагал, — кивнула Ира. Опустилась на пол рядом с Пашей, подложила под спину подушку, устало вытянув ноги. — Глухарев предлагал. Несколько лет ни мне, ни ему это не приходило в голову. И все вроде устраивало. Для меня — никакого лишнего напряжения, для него — полная свобода и отсутствие обязательств. Конечно, я догадывалась, что у него кто-то время от времени появлялся, как-то мирилась, старалась не зацикливаться… А когда его мать вышла замуж, вот тут-то Сережа понял, что значит одиночество. Друг его Антошин тоже, так сказать, отпочковался, у него была девушка, какие-то проблемы… И в один прекрасный день Глухарев заявился ко мне с кольцом.
— И вы отказали. Почему?
— Конечно, дело было не только в том, что я до безумия любила свою работу и ни за что не променяла бы весь этот дурдом на семью. Я… я не чувствовала, что нужна ему. Не какая-то абстрактная жена, которая будет мудрить с ужином и рожать ему детей, а именно я, Ира, мать-одиночка, начальник отдела, подполковник Зимина. Как он высказался однажды: “Баба должна быть не подполковником, а под полковником”. Он просто всегда боялся одиночества — больше, чем чего-либо. Поэтому и утешился так быстро после моего отказа, стоило появиться этой его Анечке. Вот уж с кем у него была бы полная гармония, тройка детей, борщ на плите и раз в полгода “зигзаги” налево… Но не сложилось. Он потом долго извинялся, плакался, я его приняла и даже вроде как простила. А потом…
— А потом он накуролесил и сбежал в другой город, оставив вас одну разгребать все, что началось в отделе, — без осуждения, но неожиданно жестко закончил Ткачев.
— Вроде того, — невесело хмыкнула Ира. — Так что мне потом еще долго было не до любовей: сначала нужно было наводить порядок, потом нарисовались “палачи”… И только спустя два года, когда появился Андрей, я позволила себе поддаться и отвлечься. Это было… вроде как игра: он не знал обо мне ничего, ничего из той правды, которую я сама о себе предпочла бы не знать. Просто редкие встречи, секс для здоровья и иногда дружеская помощь — никаких заморочек и проблем, их мне и так хватало. А потом он вдруг предложил мне выйти замуж… Это было даже смешно. Из всей правды — только настоящее имя да пара общих знакомых, которые поддерживали “легенду”, встречи несколько раз в месяц, и тут вдруг — замуж. Естественно, я отказалась.
Ира замолчала, потянулась к чашке, сделав глоток, поморщилась от вязкой прохладной горечи. Поднялась, составив посуду на поднос, взглянула с прежней равнодушной отстраненностью.
— Что-то заболтались мы с тобой. Давай спать, Ткачев, поздно уже.
Настенные часы за стеной, в затихшей кухне, пробили ровно два. Время ночных откровений подошло к концу.
========== Константа ==========
Этого смазливого типа с мрачным донельзя выражением лица Широков узнал сразу: в их прошлую встречу несколько лет назад на себе довелось испытать его внушительные кулаки.
— Узнал меня, вижу, — внешне без угрозы констатировал парень, привалившись плечом к двери подъезда.
— Ч-что вам нужно?
— Мне — ничего. Это тебе как раз нужно. Я ведь в курсе и как ты в прошлый раз пытался квартиру с помощью сына заполучить, и как теперь Пименов тебе заплатил, чтобы ты Зиминой взятку очень оригинальным образом передал. И даже о том, какой ты тварью оказался по отношению к своей женщине…
— Это она наплела?
— Я не договорил. Обсуждать я с тобой ничего не собираюсь, просто хочу дать добрый совет: держись подальше от нее и от ее сына. А лучше вообще забудь об их существовании, у тебя все эти годы это неплохо получалось.
— Послушайте…
— Нет, это ты меня послушай. Помнится, в прошлый раз ты как-то не очень прислушался, еще и в милицию потом побежал. Так вот, теперь говорю предельно ясно: сунешься к ним еще хоть раз — уже по-настоящему что-нибудь сломаю. Ты меня услышал? Ну вот и ладненько. Давай, не кашляй, — и, пока Игорь пытался отдышаться от внушительного тычка кулаком, тяжелая дверь подъезда за собеседником закрылась.
***
Ира сопротивлялась недолго: от бесконечного просматривания бумаг уже начали болеть глаза, в кабинете, несмотря на работающий на полную мощность кондиционер, было невероятно душно, да еще почти каждый час забегал дежурный доложить об очередном происшествии — день оказался богат на всевозможные неприятности. Так что когда на пороге появился Ткачев с какими-то сверхважными новостями насчет Пименова и буквально потащил ее на улицу, Ирина не слишком протестовала — сама уже не могла припомнить, когда последний раз выбиралась на свежий воздух.
— Ткачев, при других обстоятельствах я бы решила, что ты за мной ухлестываешь, — засмеялась Ирина Сергеевна, отворачиваясь от бьющих в глаза солнечных лучей. Паша, не отреагировав на подкол, протянул начальнице мороженое в рожке — хрустящая вафля, начинка крем-брюле и шоколадная крошка, и Ира вдруг подумала, что целую вечность не ела мороженого, да еще так почти по-детски — на лавочке в парке, укрывшись в тени. Вечер выдался насыщенно-жарким, солнце палило вовсю, и Паша, спасаясь от зноя, придвинулся ближе, касаясь ногой темной плотной ткани форменной юбки начальницы, и, даже не заметив сократившегося расстояния, продолжил излагать добытую информацию.
— Так что делать-то будем? — напомнил о своем присутствии, закончив доклад и так и не дождавшись указаний — показалось даже, что Ирина Сергеевна пропустила все мимо ушей, уж слишком невнимательным был ее взгляд.
— Паш, ну че ты как маленький, ей-богу? Взять исполнителя, надавить, чтобы выдал заказчика… Будет он еще на нашей земле свои разборки устраивать!.. Ткачев, ты только ради этого меня выдернул? — высказавшись, проворчала беззлобно.