— В ее посмертном воспоминании бестий не было, она умерла до переноса в теневую параллель, — успокоил хаосистку голос в ее голове.
— Я крайне недоволен тобой, смертная, — продолжил Высший после короткой паузы. — И, хотя прямых доказательств твоей измены в посмертном воспоминании посредника не выявил, косвенной виновницей срыва задания все же объявляю тебя. С последующим наложением соответствующего штрафа, разумеется… Согласна с приговором, или желаешь оспорить? — в голосе окончательно смирившегося с потерей ценного миньона Высшего послышались знакомые насмешливые нотки.
— Да, я согласна, Высший, понести заслуженную кару, — понурила голову (внутренне возликовав) Линда.
— Разумно, — хмыкнул Высший в голове. — Оставайся в городе. Я свяжусь с тобой позже.
Три зеркала на столе перед хаосисткой мгновенно покрылись мириадами трещин и одновременно осыпались на стол грудами бесполезных осколков.
Прогоревшая до основания свеча погасла.
И в навалившейся со всех сторон темноте раннего осеннего вечера откинувшаяся на спинку кресла девушка стала читать загоревшиеся перед глазами строки системного уведомления:
Внимание! Назначенный вам штраф за косвенную вину в провале задания составляет −5 уровней развития теневого тела, с сопутствующим принудительным изъятием теневых бонусов и навыков.
— Вот чертяка мстительный! — прошипела Линда, и в следующее мгновенье ее физическое тело перекосило от начавшейся принудительной перестройки теневых параметров.
Интерлюдия 11
Боль — это хорошо…
Боль — это правильно…
Боль — это значит, что она жива и сможет дальше мстить чудовищам, отобравшим у ней самое дорогое, смысл ее жизни, ее девочку…
И очень скоро первыми жертвами кровавого возмездия исчадья станут: эта приставучая, как банный лист, шавка (теневую породу которой даже с закрытыми глазами пленница смогла угадать по запаху).
— Ахшшшь! Дай мне! Дай!..
— Финик, да угомонись уже, наконец!
— Ахшшшь!..
С попутавшей берега тупорылой хозяйкой…
Лежащая с завязанными глазами пленница растянула губы в хищной ухмылке, обнажив на миг два ряда идеально ровных, молочно-белых зубов, с огромными (раз в пять превышающими длиной соседние) иглами верхних клыков.
— Милая, я же вижу, что ты меня слышишь. Может хватит уже играть в молчанку? Давай поговорим…
— Ахшшшь! Дай мне! Дай!..
— Финик, я тебя сейчас в кладовке запру!
— Ахшшшь!..
— Милая, будь добра, назови свое имя…
— Ррррр!.. — утробное рычанье из уст пленницы, стандартно спровоцировало рванувшее к лицу шипенье гончей:
— Ахшшшь!..
Убедившись однажды в надежности пут, фиксирующих тело в лежащем положении, пленница не велась больше на провокации тюремщицы и не пыталась повторно сорваться в рывок с жесткой лежанки, рычанием тролля в отместку ее легко ведомого цепного песика.
— Ррррр!..
— Ахшшшь!..
— Да прекрати уже вы оба! Ей богу, прямо, зверинец какой-то!
— Ррррр!..
— Ахшшшь!..
— Угомонитесь сейчас же! Или накажу!
— Ррррр!..
— Ахшшшь!..
Сорвавшийся с пут электрический разряд дугой выгнул тело пленницы, наполнив ее рот кровью из прокушенного языка, и аукнулся пробудившимся следом долгоиграющим пульсаром ноющей боли в не до конца еще отрегенерировавшихся ран в боку и на спине.
Боль — это хорошо…
Боль — это правильно…
В стороне обиженно взвизгнула наказанная за компанию псинка, страдания которой наполнило ледяное сердце исчадья кровожадной радостью.
Раздавшаяся трель телефонного звонка заставила пленницу напрячь до предела слух.
— Ага, вечер добрый, Артем Борисович, — послышался приглушенный расстоянием голос тюремщицы, отошедший для разговора по телефону куда-то в дальний конец помещения. — Увы, пока мне нечем ваc порадовать. Все без изменений. Ранения затянулись почти, а…
— Ахшшшь!.. — воспользовавшись моментом, ублюдочная гончая решила безнаказанно всласть пошипеть на пленницу.