Гибель советского общества совпала с кризисом отечественной фантастики. Можно сказать, что они исчезли одномоментно. Никто не был интересен. Полные и самые полные собрания сочинений братьев Стругацких, включающие то, что раньше было запрещено или «исковеркано» цензурой, покупали больше из уважения, на рефлексе. Примерно на десятилетие, до начала 2000-х, рынок захватила зарубежная фантастика. И этому были свои объективные предпосылки. Во-первых, за полвека накопился чрезвычайно мощный пласт непереведенной фантастики действительно очень высокого уровня. В советское время зарубежные авторы проходили жесткий отбор. Отбраковывались вещи с сомнительной идеологической составляющей (Джордж Оруэлл), воспевающие милитаризм (Роберт Хайнлайн), слишком много внимания уделяющие сексу (Филип Хосе Фармер), поднимающие мистико-религиозные темы с позиций, отличных от правильного атеистического подхода (Филип Дик). Интерес к зарубежной фантастике был настолько велик, что возник феномен многотомных собраний сочинений классиков жанра в твердых обложках. Упомянутый выше апологет военщины Хайнлайн издается в 25 томах, на пике тиражи отдельных томов достигали трудно представимой сегодня отметки в сто тысяч экземпляров. «Безыдейный развлекатель» Пол Андерсон вышел в 22 томах, стартовавших тиражом в двадцать пять тысяч экземпляров. Для зарубежных писателей, которые дожили до того времени, наступили «золотые годы». Например, к началу 90-х Роберт Шекли переживал затянувшийся творческий кризис, приведший к тому, что читательская публика его фактически забыла. Перемены в нашем обществе подарили ему не только скромный восьмитомник, но и сделали желанным гостем в стране — участником конференций, конвентов, просто встреч с благодарными читателями. Напомню, что вся эта издательская вакханалия развертывалась на фоне непрекращающихся социально-экономических, политических катастроф первой половины 90-х годов.
С этим связана вторая причина популярности зарубежных фантастов. Отечественные авторы в силу формального доминирования идеологии должны были «подгружать» свои тексты дополнительными опциями: от осуждения империализма и исторического пессимизма до пропаганды интернационализма, «науки на службе человечества» и других «светлых горизонтов». Дополнительная смысловая нагрузка не только подавляла, но и позволяла советским фантастам чувствовать себя серьезными, настоящими писателями, которые «остро ставят проблему», «заставляют задуматься», «поднимают широкий круг вопросов». Закономерно, что развлекательность воспринималась как опасный признак безыдейности. Но в наступившие смутные времена читатели искали забвения, пытались словами отгородиться от страшноватого незнакомого мира. Все это давала переводная фантастика, массовый сегмент которой как раз был нацелен на зрелищность и занимательность. Кроме того, в пользу зарубежной развлекательной фантастики работал и первый фактор: серийные романы выкатывались читателю сразу, в законченном виде, без утомительного ожидания следующей части полюбившегося цикла.
Профессия отечественного писателя-фантаста сравнялась по востребованности с должностью секретаря райкома комсомола. Но если последние могли найти себя в бурном море предпринимательства, криминала или пойти служить молодому демократическому государству с реальной возможностью совмещения названных занятий, то перспективы российских фантастов выглядели и были куда более мрачными. Некоторые из них пытались пробиться к читателям, издавая свои книги под англоязычными псевдонимами. Например, Елена Хаецкая пришла в литературу в 1993 году с фэнтезийным романом «Меч и радуга». На обложке значилась некая Мэделайн Симонс. Публике роман понравился, книга наглядно подтвердила высокий статус англо-американской фантастики. Несмотря на публичное саморазоблачение автора, тень его литературного фантома не желала растворяться. Хотя на обложке романа «Вавилонские хроники», выпущенного в 1997 году, стояла правильная фамилия писателя, сразу под ней в качестве пояснения и рекламы было напечатано: «Известная также под псевдонимом Мэделайн Симонс».
Интересно, что Е. Хаецкая — участник еще одного «иноязычного» проекта в отечественной фантастике. Речь идет о «конановском» цикле. Еще в эпоху Советского Союза хитами видеосалонов стали фильмы «Конан-варвар» и «Конан-разрушитель». Скромные художественные достоинства искупались присутствием в картинах сверхпопулярного тогда Арнольда Шварценеггера. Фильмы являлись вольной экранизацией сочинений Роберта И. Говарда. Оригинальный книжный материал быстро исчерпался, тем более что перу собственно Говарда принадлежал «всего лишь» 21 текст. Из них к крупной форме относится роман и три повести. Объем мизерный, учитывая запрос и потенциальную емкость читательского рынка. Работа закипела. У Мэделайн Симонс неожиданно нашелся брат, нареченный Дугласом Брайаном. Поклонники Конана получили первый роман «Песня снегов» (привет Джорджу Мартину) в том же 1993 году тиражом в сто тысяч экземпляров. Об успехе серии можно судить по следующему показателю. Сборник «Конан и меч колдуна» вышел действительно фантастическим тиражом в триста тысяч экземпляров. Кроме Е. Хаецкой в серии отметились такие известные российские фантасты, как М. Ахманов, Н. Перумов, А. Мартьянов. В будущем все они начнут с разной степенью успешности сольную карьеру, но таких тиражей в их «белой» писательской биографии не будет никогда. «Конановское проклятие» витало и над первыми шагами русского славянского фэнтези. Роман Марии Семеновой «Волкодав» в первом издании привлекал внимание читателей сакраментальной заманухой на обложке: «Долгожданный русский Конан!»