– А ты чем занимаешься? – поинтересовались одноклассники.
Я призналась честно:
– В основном, дауншифтингом. Иногда преподаю, чуть– чуть снимаю кино и под настроение пишу рассказы. А еще я развожу хомяков.
Серьезные дамы и мужчины посмотрели на меня с интересом.
– А-а…– протянул герой застолья. – Раньше ты была журналистом, еще статью обо мне написала.
Статью я сочинила об утечке мозгов, потому что тринадцать лет назад эта тема казалась мне весьма актуальной. Летом минувшим меня больше волновала проблема утечки жизни и здоровья.
– А еще ты, вроде, в университете работаешь?
Пришлось признаться, что и это вилами по воде писано. В нашем образовательном учреждении надо каждый год заключать новый контракт.
Встреча была теплой – вспоминали смешные истории из школьного детства, рассказывали, кто куда ездил на отдых. Трое одноклассников еще в начале 90-х уехали на ПМЖ в Америку. Счастливых владельцев грин-карт вспоминали особо и даже послали им через Фейсбук наши слегка захмелевшие фото-лица.
Об этом приятном событии я написала маленький рассказ и отослала его Саше как главному герою на рецензию. Так завязалась наша переписка. В ответ австралийский одноклассник прислал эссе про то, как он выкармливал из пипетки пятнадцать новорожденных мышат, а я, в свою очередь, – про трех новорожденных хомячат.
Электронное письмо идет в Австралию ровно столько же, сколько на соседнюю улицу. Чувствительна только разница в часовых поясах, да еще в менталитете. За двадцать лет Саша стал говорить по-русски с приятным акцентом, а в письмах использовал устаревшие речевые обороты.
Я писала Б., а думала о К. Так бывает – пишешь одному, а думаешь о другом. А.В. я написала только один раз, когда закончила первую часть этой повести и тоже отослала ему на рецензию. Герой прогнал файл через программу-читалку и разрешил мне работать над сюжетом и дальше. У него, как всегда, было множество дел, и он совершенно не скучал без меня.
Саша в своей Австралии тоже не скучал: он готовился к полумарафону в Сиднее и усиленно тренировался, бегая по окрестным пустыням.
К чему-то постоянно готовиться – это и мое хобби. В конце августа я тоже готовилась: начать и закончить сценарий, начать новый учебный год и закончить страдать по Клёнову. А еще я готовилась к марафону под названием «старость», и чтобы отсрочить его хотя бы на пару лет, каждый вечер заставляла себя пробежать хотя бы до поворота. Погода была почти как в Сиднее, зато дистанция – не половина, а всего лишь одна сорок вторая марафона.
«А почему ты стал бегать?» – спросила я в очередном письме Сашу, который никогда не был отличником по физкультуре. Он был отличником по физике и уехал на Зеленый континент работать над диссертацией. Когда-то мы оба учились в МГУ, но его, в отличие от меня, сразу взяли в аспирантуру. В Австралию он уехал вслед за своим научным руководителем.
На дворе тогда стоял 1993 год – год расцвета частных финансовых пирамид и махинаций с государственными ценными бумагами, год политического кризиса и денежной реформы, год демографического спада и рекордной инфляции. В начале октября американская телекомпания CNN показывала в прямом эфире, как из российского танка прямой наводкой бьют по зданию российского же парламента. Я сидела дома с новорожденной дочкой и, как завороженная, смотрела это реалити-шоу.
С тех пор дочь немного подросла и сейчас слушает лекции в том самом корпусе, где когда-то учился мой австралийский одноклассник. Главное здание университета почистили, а рядом построили несколько новых корпусов из стекла и бетона. Белый дом тоже отремонтировали, а неподалеку от него выросли, как грибы, стеклянно-бетонные небоскребы.
В ответ на мой вопрос о том, почему он стал бегать, Саша прислал целую историю, которую я, с его разрешения, перепечатываю здесь с небольшими сокращениями. Может быть, она поможет юным физикам, химикам и биологам понять, что их ждет на Зеленом Континенте, да и вообще, «за бугром».
«После возвращения из 3-х месячного визита в Шотландию я закончил PhD и начал работать в местной военной академии. К войне это не имело ни малейшего отношения (там гражданские преподаватели читали кадетам невоенные дисциплины, а я – прикладную математику. Занимался я по-прежнему оптикой и солитонами. Очень скоро мои отношения с шефом по PhD (который рулил в Канберре всей оптикой) вошли в глубокий минус.