– Не злодей я, и не грабил лесом, не расстреливал несчастных по темницам, я всего лишь уличный повеса, улыбающийся встречным лицам, – декламировал Глеб, стоя посреди улицы.
Из-за усталости, ни о каком художественном прочтении Есенинской лирики, уже не могло быть и речи, но вместе с этим, с утомлением, к нашему герою пришла и здоровая доля пофигизма. То, что сейчас делал Глеб напротив Галереи Виторио Эмануиле Второго, теперь, с театром было связано весьма отдаленно, и, говоря по правде, подобным образом, мог бы выступить не только артист, но и любой отчаянный россиянин, пожелавший навсегда покинуть свою привычную зону комфорта.
– Там, сдвинув шляпу на затылок, опрокидывают двойное виски, там кинозвезды, утомленные магнием, слабеющие от запаха цветов, вяло роняют шпильки на поролоновый ковер, – не унимался Глеб, и, продолжал читать довлатовскую прозу.
Всё приходит с опытом, и через какое-то время, наш герой вполне себе освоился и в новой профессии. Теперь, он не просто бомбил текст на русском языке, а ещё и пытался взаимодействовать с прохожими, обращая слова своего монолога буквально к каждому идущему мимо него человеку. Такая тактика давала свои плоды, и в кепке с табличкой «Русский Артист» появилось уже несколько монет.
– Я московский озорной гуляка, по всему Тверскому околотку, в переулке, каждая собака, знает мою лёгкую походку, – сказал Глеб, и подмигнул итальянке, проехавшей мимо него на велосипеде, в тот самый момент, когда полицейский патруль, обходивший площадь по своему обычному маршруту, заметно замедлил свой шаг.
Заметив полицейских, Глеб, нисколько не смутившись, продолжил читать стихи дальше.
– Каждая задрипанная лошадь, головой кивает мне при встрече, для зверей, приятель я хороший, каждый стих мой, душу зверя лечит, – сказал Глеб, вложив в последнюю свою фразу весь трагизм возникшей теперь ситуации.
Получилось талантливо, так, что патруль, сначала, даже несколько минут безмолвно постоял возле чтеца, как бы вспоминая что-то печальное из своего прошлого, но потом, один из полицейских все-таки ожил, и спросил у Глеба:
– Professione? – спросил полицейский.
– Не понимаю я, – спокойно ответил ему Глеб, прекрасно понимая, что вечер перестает быть томным.
– Parli italiano? – снова спросил полицейский.
Глеб пожал плечами в ответ, и затем, вопросительно посмотрел на стража порядка, которого это несколько не смутило.
– Do you speak English? – продолжил свой допрос полицейский.
– Увы, – ответил ему наш герой.
– Do not you know English? – подозрительно переспросил Глеба страж итальянского прядка.
То, что спрашивал полицейский, разумеется, было понятно и без знания английского языка, даже и глухому, и немому, но наш путешественник решил упорствовать до конца, и гнуть свою линию абсолютного непонимания, в надежде, что итальянец, по примеру многих своих российских коллег, рано или поздно выдохнется, и решит, что арестовывать такого неандертальца, как Глеб, за столь мелкое правонарушение, не стоит, и лучше просто пройти мимо, и потратить своё время на поимку настоящих мафиози, вооруженных автоматами Томпсона, а не томиком стихов Есенина.
– «Как говорят у нас на Руси, овчинка выделки не стоит», -подумал Глеб, улыбаясь в лицо полицейскому, – «Хочешь меня задерживать, задерживай, но, только подыщи мне сначала там у себя переводчика в полицейском участке.»
– Do you know English? – снова спросил полицейский у Глеба.
– From Russian я, не понимаю ничего, Россия, Русь, андестент, – ответил ему Глеб.
– Ок, Look here, – сказал тогда полицейский и достал из своего кожаного планшета, сложенный пополам, лист бумаги формата А4.
Глеб внимательно пронаблюдал за этим действом, терзаясь в душе вопросом, будут его всё-таки задерживать, или нет.
– Look here, – повторил полицейский, и развернул перед нашим героем сложенный в четверть документ.
Глеб внимательно изучил этот лист бумаги, большую часть которого занимала некая таблица, исписанная на итальянском языке, и затем, спросил:
– Ну, и что дальше, таблица как таблица, говорю же, не понимаю я тебя, -сказал Глеб, и развел свои руки в стороны, показывая стражу порядка, насколько именно он его не понимает.