Две женщины, прошедшие мимо Маши, скопировали "улицу Моники Левински" и "бульвар лысых сфинксов" на папирус и обсуждали, какую из надписей лучше перерисовать над дверью, а какой украсить стены в доме. Услышь подобные разговоры Иван, подумалось Маше, он точно бы пополнил ассортимент орнаментов фразами "Спартак — чемпион! и некоторыми непечатными, но очень популярными словами.
Подобные разговоры начали увлекать чужестранку. Во-первых, она поняла, что хетты в прошлом были очень похожи на русских (это надо будет рассказать в университете). А во-вторых, стало ясно, что в скором времени странные значки, которые они с Иваном оставили на углах домов, разойдутся по городу в качестве орнаментов.
Жара была неимоверная. За неполные десять минут ожидания Маша не раз поклялась себе, что будет ходить на прогулки либо по утрам, либо по вечерам. Она посмотрела на часы на левой руке. Ровно полдень. Неужели ночной гуляка Небхеперура проспал? Вдруг у него нет брата, который разбудит его вовремя. Или он не рассказал своим родичам о чужачке, подарившей ему ценный артефакт. Но тут тяжелая рука хлопнула ее по плечу сзади. И девушка обернулась.
— Ровно в полдень, — сказал он, широко улыбаясь.
Парень не стал кутаться в серый плащ, смешные носки он тоже оставил дома. При сорокаградусной жаре и у Маши на родине никто носками не пользовался.
Ночью он показался девушке полноватым и неуклюжим, на самом же деле Небхеперура выглядел вовсе не пухленьким, скорее даже слишком худым для своего роста. Вряд ли этот стройный молодой человек когда-то страдал недоеданием, и худоба его была наследственной. Тяжелой работой он, скорее всего, не занимался: слишком хрупкой казалась его фигура по сравнению, например, с мужиками, что заказывали молоты в кузнице. Смугленький Небхеперура очень сильно отличался от остальной меднокожей толпы. Хотя да, конечно, иногда встречались люди с подобным оттенком кожи, но они чаще относились к нищенствуим слоям общества или к заморским торговцам. Он же явно был из местной знати или хотя бы из зажиточных.
Теперь Маша разглядела, что на его короткой шее висел золотой кулончик-медальон, на котором было выдавлено три иероглифа. Последний, перо с гребенкой рядом, "Амон", Маша знала из курса истории Древнего Египта. И предпоследний — тоже.
— А это "Жизнь", - сказала Маша, разглядывая талисман.
— Ты знаешь наши письмена? — удивился Небхеперура.
Письмена, ха-ха три раза, больше всего девушку интересовало другое: откуда этот парень знает русский и свободно с ней объясняется.
— Немножко, — смутилась она и провела носком по песку у основания столба. — А что там написано?
— Сам не знаю, я безграмотный. Как вижу, последние два значат: "Жизнь Амона" или "Живой Амон", без понятия, как там правильно.
Он так улыбнулся, что Маша поняла — знает он прекрасно содержание своей висюльки, только интригует, хочет, поди, чтобы чужачка выучила и третий иероглиф, который был написан на талисмане первым сверху.
Просто не мог Небхеперура быть безграмотным. Он не выглядел таковым. Как это определяется — неизвестно, просто взгляд у него слишком умный для необразованного. Может, и хотел он слиться с толпой простого люда, но у него не выходило.
— А кем безграмотные парни тут работают, раз столько золота имеют? — заигрывающе посмотрела на своего знакомого московская студентка в надежде раскусить его.
— У меня самая дурацкая работа на свете, — заявил он, лукаво улыбнувшись и подмигнув.
— Странно, в наших краях тоже, чем более дурацкая у тебя работа — тем больше за нее платят. Не шпион ли? Ну… соглядатай.
Последнее Маша добавила после того, как увидела удивленное лицо парня, вытаращившего глаза после слова "шпион".
— Может быть…
Небхеперура грустно улыбнулся и посмотрел на храм. Наверное, представил он свою новую знакомую на своем месте, и девушка поняла, что о работе с ним лучше не говорить, а то еще впадет в депрессию, и одним жизнерадостным человеком в этом городе станет меньше.
— Пойдем к Реке, чего печься на солнце как лепешки воон в той пекарне…
— Да уж, — буркнула себе под нос Маша.
А в глубине души подумала: "Только не приглашай меня туда!
Девушка вырвалась из объятий и пошла в сторону Хеопсовой набережной.
— Эй, подожди! — крикнул ей вслед Небхеперура. — Забыла, что ли, как вчера уделала меня?
Он улыбался и медленно ковылял, прихрамывая на левую ногу. И только тут Маша обратила внимание, что колено у него замотано куском ткани, из-под которой торчит большой лист какого-то растения, видимо, целебного. Она протянула ему руку, и он схватил маленькую девичью ладошку своей пятерней.
— Сильно болит? — с сочувствием спросила девушка, глядя на перемотанное колено.
— Если не сгибать… ух… то вообще, нет.
Тащить за собой хромающего человека до реки казалось далеко. Правда, Машу изредка посещала мысль, что Небхеперура просто дурит ее и притворяется сильно покалеченным. Ей казалось, что он так и ищет предлог покрепче обнять за талию, встав отдохнуть посреди дороги. Уткнувшись носом в ее плечо, он гладил ее руки. А еще сердце в его груди колотилось словно бешеное. Она чувствовала это, когда он прижимал ее к себе. Но почему-то ей не хотелось сопротивляться. Назойливого Антона, когда тот предпринял подобную попытку, она толкнула так, что тот чуть не навернулся с лестницы.
— А вот и Хапри [7]… - вытянул вперед руку Небхеперура, показывая на сверкающую от яркого солнца воду реки.