Тутанхамон-Небхеперура круглыми от удивления глазами смотрел то на Ивана, то на Машу. Типичные брат и сестра, все время препираются из-за ерунды. Точно так же он в нежном возрасте спорил со старшим братом и сёстрами. Такие препирательства могли длиться часами, и грехов во время них обычно перечислялось в тысячу раз больше, чем на страшном суде Осириса. Тутанхамон просто встал между перечисляющими "грехи" и крикнул:
— Тихо!
— Тишина должна быть в библиотеке! — поддержал его Иван, рявкнув на сестру.
— Не знаю, что такое "бибруатека", но меня веселит акцент твоего брата, Маш-шу, — улыбнулся Тутанхамон.
— Этот акцент — не самые культурные слова, моя прелесть, значение которых тебе лучше не знать!
— Как жаль, что он произносит без акцента мое личное имя, — вздохнул парень.
— А какое… — вдруг осеклась Маша и уставилась на подвеску, которую Тутанхамон (то есть Небхеперура) носил на шее.
Второй иероглиф "Анх" — "жизнь", третий — гребешок и перышко — "Амон", а первый…
— Блин! — взвизгнула Маша.
— Лепешки вкуснее блинчиков, — подшутил Иван.
— Господи, — прошептала девушка, — на свалку меня, ибис и два полукруга в левом верхнем и правом нижнем углах… как я могла забыть "Тут" — "воплощение". Аннулировать мой экзамен по истории Древнего Востока [39]!
Она сжала в кулаке талисман с тремя кеметскими буквами (т. е. иероглифами), так что его владелец не мог никуда уйти, не избавившись от подвески на шее. Но Маша недолго так держала парня. Она резко швырнула талисман и разревелась:
— Ну почему… почему ты мне врал… смеялся надо мной, что я не могу… догадаться?
— Да не врал я, — пожал плечами Небхеперура-Тутанхамон, — я тебе честно признался, что у меня самая дурацкая работа на свете. А еще… я не хотел, чтобы девушка, которую я полюбил с первого взгляда, относилась ко мне как… ну… не совсем искренно…
Он потупил взгляд. Иван стоял и смотрел на плывущие облака, а Маша не переставала кипеть от злости: она представляла фараонов совсем другими, такими, как они были нарисованы на фресках, сундуках, колесницах, и прочей дворцовой и погребальной утвари, такими грозными и сердитыми как Рамсес II был запечатлен в камне. В понимании девушки фараоны, как и любые другие представители власти — такие накрахмаленные типы, к которым просто так не подойдешь, не возьмешь за руку, не поговоришь с глазу на глаз и уж тем более не… Нет, все, что было здесь и сейчас — неправильно! Это всего лишь очередной розыгрыш кеметского мальчика, настоящий фараон во дворце, а этот Небхеперура — так, Гришка Отрепьев, кеметская версия. Хотя женская логика подсказывала прямо противоположное.
— Я специально вчера попрощался с тобой, — продолжал фараон, — чтобы если меня убьют, ты не ждала меня… И чтобы не знала, что я погиб. Я не хотел ранить твое сердце, прекрасная Маш-шу… Если бы всё обошлось, я бы вернулся…
Иван молчал. Возможно, он и отшутился бы чем-то типа — так вот какой твой дружок-мумия, — но язык не поворачивался. Зато его сестра вела себя с фараоном до неприличия смело.
— Мне было бы легче знать правду, а не тешить себя надеждами, моя прелесть, — всхлипывая, сказала она, встав лицом к своему другу. — Ты самый обыкновенный трус!
— Машка, ты как себя ведешь, это же…
— Как меня поражает ваша железная мужская логика, — не унималась девушка, — я тебя полюблю, я с тобой пересплю, но жениться не собираюсь, ибо есть уже супруга у меня! Все вы, мужики, одинаковые! Не важно, студенты вы, фараоны всякие, банкиры, уголовники, повара или мумификаторы. Все вы просто-напросто придурки!
После своей пламенной речи она отвесила Тутанхамону такую пощечину, что тот еле удержался на ногах и схватился рукой за ушибленную уже во второй раз челюсть.
— Маша!!! - Иван просто не спускал глаз с сестры, а когда он попытался взять ее за руку, то…
— Плюс один! — она врезала и брату.
Она молча прошла мимо очумевших от ее поведения парней и, выйдя на самый центр улицы, громко, чтобы все слышали, заявила:
— Все мужики — сволочи, обманщики, подхалимы, трусы, эгоисты… Коз-лы!
— Женская логика убийственна, апчхи, — выдохнул Иван.
Соседский кот сидел на песке неподалеку и тоже смотрел на психующую девушку. Сам сосед, испугавшись праведного гнева чужестранки, захлопнул дверь.
— Не нужны вы мне! — продолжала орать Маша. — Оба! Уйду я от вас!
Парни переглянулись, а она, гордо подняв голову, чинно зашагала прочь от дома. В глубине души она хотела, чтобы ее догнали и начали успокаивать, обнимать, целовать, лелеять и нянчить, но гордость и у мужчин имеется.
— Ну и дура! — крикнул ей вслед Иван.
— А мне она говорила, что это ты в семье дурак дураком, — добавил Тутанхамон.
— Апчхи!
Чихнул, значит, правда? Или это просто аллергия?
— Кстати, это она серьезно на нас так, а? Ну, уйдет, обидится? — заволновался фараон.
— Апчхи! Машка слов на ветер не бросает, так что, — программист обнял Тутанхамона за плечи, — нам, дружище, остается напиться с горя, потому что её мы больше не увидим!
— Но я…
— Никаких "НО", сначала напьемся, а потом ты меня велишь повесить за то, что я тебе в челюсть вчера дал! Заходи! — заорал Дурак, вваливаясь к себе в дом.
Тутанхамон разглядывал в зеркало, висевшее над кухонным столом, избитое лицо. Вчерашний синяк на скуле он припудрил сразу же, чтобы никто при дворе не видел, но теперь еще и щека горела после Машкиной оплеухи. Она будет долго болеть. Пройдет ушиб, уйдет краснота, но он еще не один раз приложит к ней руку. Как будто вся досада его девушки сконцентрировалась в этом ударе.