Мотнув тяжелой головой — что отозвалось новой вспышкой боли, — я сконцентрировала мутный взгляд на поддерживающем меня Ллевеллине. Такое чувство, что мозг превратился в кисель и от такого резкого движения разлетелся по закоулкам.
— Ч-что… — слова давались с трудом.
— Как вы, миледи? — встревожено поинтересовался Рыцарь.
— Отвратно! — выдохнула я, медленно отлипая от стены, на которую, оказывается, все это время опиралась.
Коридор закружился.
Ллевеллин опять поддержал меня, а потом, подумав, и вовсе взял на руки:
— Миледи, мне кажется, будет лучше, если я отнесу вас в вашу комнату.
Ой, ма-а-ама.
— Не надо! — отчаянно, в меру своих возможностей, задергалась я. — Я и сама могу!
Комната заболтыхалась, я сжала зубы, прогоняя приступ тошноты, и упрямо повторила:
— Я и сама.
Мягкая улыбка:
— Я не уверен, миледи.
Вздохнув, я сдалась. Положила голову на плечо Ллевеллину. Черные волосы, пахнущие неизвестными пряностями, щекотнули лоб. Ллевеллин, господи, Ллевеллин. Он такой… Была бы моя воля, так бы и сидела. А волосы пахнут ночной фиалкой. А в уголках глаз притаились ранние морщинки. Из-под кружевного воротника выглядывает тонкая золотая цепочка. От рубашки пахнет кровью и пылью. А через тонкую ткань моего платья очень хорошо чувствуются его руки. Тонкие, музыкальные и очень сильные пальцы. Ллевеллин…
Наваждение длилось несколько очень долгих мгновений, а потом меня словно ударило! Господи, ну о чем же я думаю?! Дома на парней, вроде, не кидалась, а тут! Вообще с ума сошла с этим Ллевеллином.
— Ллевеллин?
— Да, миледи? — он повернул голову.
Его волосы вновь щекотнули мне лоб. Сердце сладко екнуло и оборвалось.
Так! Стоп! Спокойно, Геллочка, спокойно! Собралась быстренько с мыслями, и давай наконец выясним, с каких пор в традиционно-средневековых тронных залах лежат трупы?
— Ллевеллин, — осторожно начала я, — объясни мне, пожалуйста кто… — я запнулась и попыталась найти более обтекаемую формулировку: — Что произошло в тронном зале? Ты ведь знал, что там.
— Знал, — кивнул Рыцарь. — Прошу простить меня, миледи, я не успел сказать вам.
Интересно, каждый наш диалог будет начинаться с его извинений или через раз?
Я молчала, и Ллевеллин тихо продолжил:
— Точнее, мне казалось, что еще рано говорить об этом. — Рыцарь даже не замедлил шага и совсем не запыхался. Такое чувство, что он несет легенький букетик, а не тащит пятьдесят с лишним килограмм живого веса!
— О чем «об этом»? — непокорная прядка из шевелюры Ллевеллина защекотала мне нос. Ой, я же сейчас чих… чих… ну!
Ага. Чихнула.
Прямо ему в ухо.
Парень, похоже, даже не заметил. Ну и сила воли!
— Обряд призыва. Замок не может, не хочет подолгу оставаться без Хозяйки, — медленно начал Ллевеллин, осторожно подбирая слова — боится, что после обчихания, я ухо ему просто-напросто откушу. — Как я говорил, Хозяйка смертна. И в день, когда она погибает, Рыцарю становится незачем жить. Тогда он проводит обряд призыва. Этот ритуал довольно прост: пентаграмма в главном зале существует постоянно, но светиться начинает только после смерти Хозяйки. Кровь Рыцаря и является тем… — он запнулся, — ключом, что открывает дверь в иные миры. А смерть приводит Хозяйку в Замок.
А-бал-деть. А я даже не задумывалась, что значит оброненная Ллевеллином фраза о том, что после смерти первого Рыцаря, Рыцарем стал его сын.
Вопрос сам сорвался с губ:
— Ты меня ненавидишь?
Рыцарь сбился — таки с шага:
— Почему я должен ненавидеть вас, миледи? — удивленно поинтересовался он.
В голосе Ллевеллина не было ни малейшего намека на издевку. Похоже, он действительно не понял вопроса.
Я страдальчески закусила губу, собираясь с мыслями, а потом медленно заговорила, с трудом подбирая слова:
— Просто. Получается, что. Это я виновата в смерти твоего отца?
— Понимаете, миледи, — вздохнул Ллевеллин, — любая жизнь заканчивается смертью. Просто. Смерть Рыцаря служит определенной цели. Я знаю и знал это всегда. Я вырос с мыслью о том, что однажды обряд призыва буду проводить я. Так что ненавидеть вас — за это — я просто не могу.
Мне показалось, или слова «за это» он выделил голосом?
Впрочем, поразмышлять на данную тематику мне не дали — рыцарь толкнул плечом какую-то дверь, а потом, проскользнув в комнату, осторожно усадил меня на короткий диван, похожий, скорее, на широкое кресло.