Он усмехнулся.
– Вы далеко пойдёте, Георгий Олегович, если вас, конечно, не пристрелят.
Я хмыкнул.
– Постараюсь не доставлять врагам такой радости. Дадите письменные показания против Филатова?
Стасевич отрицательно мотнул головой.
– Тут вы на меня не рассчитывайте.
– Почему, Абрам Моисеевич? Филатов выпил у вас и ваших знакомых столько крови – давайте посадим его в тюрьму.
– Думаете, вы первый, кто хотел отправить нашего начальника за решётку? Увы, я вас разочарую. Другой мой знакомый пытался добиться справедливости, но в итоге его дом взял и сгорел, знакомого сильно избили, а Филатов так и остался на свободе. Я слишком дорожу своим домом. Его построил ещё мой отец. Так что наш с вами доверительный разговор не для протокола.
– Жаль, Абрам Моисеевич. Очень жаль, – грустно произнёс я.
– А уж мне как жаль, – вздохнул задержанный. – Филатов – редкостный мерзавец и заслужил пулю в голове не меньше Митрохина. Однако папа всегда говорил мне, чтобы я был реалистом и смотрел на вещи трезвым взглядом. Вы хорошо заявили о себе в нашем городе, но пока за вами не видно силы. Люди потянутся к вам только тогда, когда поймут, что вы – не герой-одиночка. Извините за горькие слова, но такова жизнь.
– Я вас понял. Хорошо, Абрам Моисеевич, надеюсь, мы ещё вернёмся к этому разговору.
– Что со мной будет?
– Я бы с радостью отпустил вас домой прямо сейчас, но сначала переговорю с Филатовым. – Представляю, что вы от него услышите!
– Меня будет интересовать не то, что он скажет, а то – как именно он это произнесёт. И поймите: я вижу вас впервые в жизни, и у меня нет основания доверять вашим словам.
– Доверяй, но проверяй. Кажется, это так называется.
– В первом приближении.
Я позвал конвойного:
– Юхтин!
– Слушаюсь, гражданин начальник.
От Стасевича не скрылось, что меня величают гражданином, и на его лице появилась лукавая улыбка.
– Отведите задержанного назад в камеру.
– Слушаюсь. Задержанный, встать. Руки за спину и на выход.
Минут через десять в кабинет вихрем ворвался мужчина, чьё довольно красивое лицо было обезображено длинным шрамом, явно полученным от сабельного удара. Его гимнастёрка была перетянута кожаной портупеей. Из-под козырька глубоко опущенной фуражки сверкали чёрные глаза.
– Это вы – новый начальник милиции? – наехал он на меня.
– Да. А вы кто такой?
– Филатов, начальник подотдела уголовного розыска. По какому праву вы применили оружие и застрелили моего подчинённого?
– Это была чистой воды самозащита. Ваш подчинённый первым открыл по мне огонь. Только не спрашивайте, что на него нашло. За те тридцать секунд, что я провёл в его обществе, мне не удалось столь глубоко проникнуть в душу Митрохина. Я вызвал следователя, пусть разбирается.
Как ни странно, но Филатова мои слова успокоили.
– Простите, погорячился, – виновато произнёс он.
– Бывает, – кивнул я. – Боюсь даже представить, как бы повёл себя на вашем месте.
– Лучше не представлять. Хотя Митрохин – точно не был подарком. Его контузило в гражданскую, он часто мучился сильными головными болями, в итоге характер совершенно испортился. Грубил людям, мог сорваться… Несколько раз подумывал уволить его, да было жаль, всё-таки боевой товарищ, фронтовик… Видимо, в конце концов последствия ранения взяли своё. Сгорел наш Митрохин.
– Война есть война. Так просто не проходит, – согласился я и как бы между прочим заметил:
– У вас в камере находится задержанный Стасевич. В чём его собираетесь обвинить?
Глаза Филатова испуганно забегали.
– Стасевич? – он сделал вид, что вспоминает. – Ах, этот! Особой конкретики пока нет… – И всё же? – настойчиво спросил я.
– Ну… есть основания подозревать его… в краже. Да, в краже.
– И что именно украл гражданин Стасевич? Филатов заволновался ещё сильнее. Чувствовалось, что он не был готов к вопросам и теперь сочиняет на ходу.
– Надо в материалах дела почитать, уточнить – так сразу и не припомнишь… Не очень серьёзная кража, но это не повод, чтобы преступник гулял на свободе.
– Конечно-конечно, – поддержал его я. – Вор должен сидеть в тюрьме.
– Именно, – обрадованно закивал он. – Вы совершенно точно это подметили – вор должен сидеть в тюрьме.
– Это не я подметил, это другие умные люди задолго до меня сказали, – я не стал присваивать чужие лавры. – Меня только одно смущает.
– Что же действует на вас таким образом?
– стал постепенно входить в роль Филатов.