— Ну-ну! — Он злорадно хмыкнул и полез, куда послали.
Сущности устало копошились, а Талик обнаружил, что на время внутреннего боя и перепалки совсем выпал из реальности. Его куда-то вели. Вели, конечно, мерина, но и его, получается, тоже. Коня тянул за повод джедаистый самурай. Рядом ехал Наль. Остроухий засёк, что Талик пришёл в себя, и тут же пристал с вопросами:
— И часто у тебя так? Кстати, что это было? Реализация мозга? Неужели мы дождались этого чуда?
Талик был совсем не в настроении ни ругаться с конвоиром, ни даже просто отвечать. Но придумать объяснение своему припадку требовалось срочно. Демон посоветовал сослаться на Пляску святого Витта, оборотень патриотично настаивал на «кондрашке», маг считал, что такая головотряска вполне сойдёт за болезнь Паркинсона, а Бутончик предлагал сослаться на Альцгеймера, мол, тогда вообще можно будет временами прикидываться беспамятным. Врать было рискованно. Не зря же Талика местные лекари две недели мурыжили, а значит конвоир может точно знать и о Паркинсоне, и об Альцгеймере. Точнее, об отсутствии любой сколько-нибудь значимой болячки. Поэтому Талик ляпнул первое, что пришло на ум:
— Рога сбросить пытался. — И добавил: — Не нравятся они мне такие…
— А-а… — Вроде как понимающе откликнулся эльф. — Так бы сразу и сказал. Мы бы тебе стенку нашли или ворота — головой побиться. Хотя… бесполезное дело. Козлы, чтоб ты знал, рога по осени не скидывают.
Талик скрипнул зубами, но промолчал.
Самурайский конвой притормозил около ничем непримечательной халупы, и джедаистый предводитель сообщил:
— Поесть можно здесь.
Пока Талик спешивался, местные полицаи уже сдвинули вбок дверцу избёнки и шмыгнули внутрь. Оно и понятно. Городовой, даже если это японский городовой, никогда не откажется поесть.
В конце коридорчика виднелся выход наружу — совсем как тот свет в конце тоннеля. Дверца оказалась не входом в трактир, а всего лишь проходом сквозь дом. Очень японисто. Подметая пол маховыми перьями, Талик протиснулся в лаз, рассчитанный на местных субтильных жителей, и вышел во внутренний дворик. Экзотическая харчевня была проста и непритязательна. Под обычным соломенным навесом стояли столики, и за одним из них уже расположились самураи со своим джедаистым предводителем. Трактирщица в короткой юбочке (ни дать, ни взять — пародия на японскую старшеклассницу с ногами двойной длины) часто кланялась и заискивающе улыбалась, принимая их заказ. Талик не собирался задерживаться в этом японском раю или ждать, пока девчонка обслужит самураев. Зашедший следом эльф тоже вроде не намеревался устраивать посиделки, особенно с учётом того, что его кавайная страсть осталась снаружи.
— Эй, как там тебя… — Недипломатично и очень громко влез Витольд, обращаясь к девчонке. — Мы здесь проездом, нам бы с собой еды в дорогу купить.
— Хай! — Не менее недипломатично, но с поклоном отозвалась мультяшная барышня, обернувшись к Талику. — Охаё! — И ещё раз поклонилась.
Сущности опять зашевелились.
— С порога и матом? — Мысленно зарычал коварный, выражая общее мнение всех жителей организма.
— Да! — Поддержал демона Бутончик: — И на кой нам этот «хай»!? Как можно нас, графа, по-пиндостански приветствовать!?
— Моветон. — Укоризненно буркнул маг.
— Не кошерно! — Подтвердил оборотень.
Между тем, девица просеменила к Талику, состроила глазки и выдала нежно-вопросительным тоном очередное непотребство:
— Айссацу?
— И тебе неусса… гм… недержанием не хворать. — По-графски милостиво ответил Талик.
— Бакаримаска? — Продолжала испытывать его терпение кавайная япономанка.
— Карабаска не барабаска, — в тон ей выругался писатель Золотов, — а давай-ка ты, красна девица, нам еды в дорогу соберешь, и кончай дурочку валять. Ферштейн?!
— Гайдзин? — Не унималась лупоглазая. — Я хари. Сука… мамоно. — Кокетливо улыбнулась харирамка.
— Кто-кто ты? — Опешил Талик. — Самокритика — штука полезная, но нам бы поесть, Мамона, гм…, даже неудобно тебя так обзывать-то…
На помощь неожиданно пришёл конвоир. То ли ему инструкции надоели, то ли эльфы тоже боятся помереть голодной смертью.
— Мамоно, значит — «демон». По-японски. Су ка — «ну, конечно», а гайдзин — «чужак».
— Да? — Талик был поражён. — А что ж я тогда её так странно понимаю, или вообще не понимаю? Ты же говорил, что для меня любой язык понятен как родной!
— А это язык? — Конвоир презрительно фыркнул. — Набор слов безо всякой грамматики. Произношение хромает, об интонации и говорить нечего. Что выучили, тем и пользуются: яхари — «так я и думал», а айсацу и охаё — «доброе утро», бакаримаска — «понимаешь?». Кстати, хай — просто «да». Ясно?