— А она была блондинка или брюнетка?
— Кто? — Хрипло уточнил Талик.
— Девушка, которую Вы спасли.
Начинать надо было с главного — с разъяснения «кто есть кто» и сколько этих «кто» обнимаются сейчас с Катериной и криво отражаются в её кастрюле.
— Кто из нас спас? — Голосом Витольда уточнил писатель Золотов, заставив Катерину вздрогнуть.
Попаданка стащила с головы свой кухонный шлем, следом полотенце — чтобы тоже не мешало обзору, и уставилась на Талика широко распахнутыми карими глазами.
— О! У Вас есть такие же благородные друзья? А где они сейчас?!
— Все при мне, — заверил Талик попаданку. Горло уже почти не саднило. Наверное, сказывалась магически-демоническая регенерация. — А точнее… — последовала эффектная пауза, — все во мне. Позвольте представиться ещё раз.
Писатель расслабился и разрешил сущностям высказаться вслух:
— Витольд, — снова рыкнул демон, демонстрируя свой голос.
— Витас, — почти тявкнул оборотень.
— Бутончик, вампир, — смущённо пролепетал любитель прелых груш.
— Маг, — солидным баритоном обозначил себя Бормотун. — Эти несносные сущности, — демон, вампир и оборотень, — пояснил он, — предпочитают клички. Скажут, что я — Бормотун, не верьте. Виталиас Петровичус, к Вашим услугам.
— Ха, — попытался встрять демон.
Но Талик его перебил:
— Есть ещё пятый. Но мы его отправили в ссылку. Как развратника. А я… Виталий Петрович Золотов. Писатель, — гордо завершил Талик.
Попаданка обмякла в его объятиях, кастрюля выпала из безвольно повисшей руки и с жалобным звоном пересчитала камни на дороге.
Конвоир спешился, подобрал изрядно пострадавшую утварь и посмотрел на Талика с нескрываемым сожалением.
— Ну, и ты считаешь себя умным, Виталий, Писатель Петрович? А?
— А что?! — Талик пожал плечами и крыльями, — меня никто не предупреждал, что о писательстве нельзя рассказывать. Писать нельзя, слышал, но о соблюдении тайны писательской деятельности заранее предупреждать надо было.
Эльф на его оправдания только кастрюлей махнул.
— На, — протянул он «шлем» Талику, — отдашь своей жене-невесте, когда очнётся.
— Какой жене?
— Этой вот, — кивнул конвоир на шевелящуюся Катерину. — Она только что влюбилась в новый гарем. Ты бы попробовал сочинить какое-нибудь разубеждающее произведение. О красоте моногамии, например. Хоть в стихах, хоть в прозе. Думай. В твоих же интересах.
Насчёт интересов Талик совсем не был уверен. Допустим, он сочинит. Но сочинение в своих интересах, оно же — бесплатное! Не на того напали! Да и тема… совсем не демоническая.
— Любовь моя! — Внезапно ожила и вцепилась в ошейник Талика Катерина, — а тот, которого сослали за разврат, он кто? А может, он исправился? А как его зовут?
— Горгуль, — машинально ответил Талик.
Его занимала совсем другая проблема. Многогранность своей натуры он попаданке явил, и каким-то странным образом «переплюнул» почти сформированный в её воображении ангельский образ. Причём — моментально. Однако, Катерине оказалось мало присутствующих сущностей, ей ещё и ссыльного подавай. Получалось, что его, Талика, всё-таки полюбили (если верить эльфу) именно таким, какой он есть. А девушка-то ничего так…
Талик по-новому посмотрел на вцепившуюся в него Катерину. Глаза, как он только что видел — карие, носик — слегка курносый, волосы русые, в целом очень даже миленькая, вполне фигуристая и очаровательно наивная. Сама неиспорченность. И вцепилась совсем не нагло, как Гелла, скорее — как утопающий. Для его героической натуры — самое то. Вот, бы была ещё не так болтлива… Но, в общем, очень даже приятная девушка. И несчастная. Муж бросил. Вот эльфу-то с его ненормальной любовью к существам среднего пола тоже следовало бы помолчать. Ишь, какой острослов — обозвать «гаремом» многогранную натуру писателя! Извращенец остроухий.
Катерина напомнила о себе, чуть подёргав Талика за ошейник. Не иначе — хотела о чём-то спросить, но не успела. Конвоир напрягся, рявкнул: «Тихо», а потом ни с того, ни с сего приказал:
— В галоп!
Неужели наметилось что-то опасное? Сущности разом встрепенулись. Опасность — это хорошо! Будет и на их улице драка.
Миновав поворот, и почти достигнув конца дорожной петли, вся компания натянула поводья. Дежа вю. Когда-то они так же наткнулись на беглую лошаку Силь. Конь бывшего мужа-мага, (по несомненному убеждению Талика — подлеца), мотался от вытоптанной на обочине полянки до противоположной стороны дороги, выпучив глаза. Самого подлеца нигде не было видно. Неужели в кустах отсиживается? Или отлёживается? Поделом! Но всё-таки конь вёл себя странно: он был не стреножен, сильно напуган, временами всхрапывал, но не убегал, а нервно перебегал от поляны до кустов подлеска и обратно.