— Тщеславный идиот… Накроют… — Вздыхал Бутончик. — И на остров отправят! Опознают!
— Если для начала ничего исключительно своего не сочинять, то и не отправят! Будем переделывать… слегка… известные произведения на здешний лад. Это даже не фанфик! — Уговаривал, практически сам себя, Талик.
Решено было начать с самого невинного — с какой-нибудь классики. А там уж как пойдёт. Вот когда «читателя Зольникова» переведут из поднадзорных в обычные жители, то можно будет давать и закрытые устные выступления. Тогда и придёт время своё собственное творчество цитировать. Пусть не полностью и не близко к тексту, но в устном виде и так сойдёт. И без магии можно будет обойтись — вкусы публики Талик прекрасно знал, а уж здешняя публика была сплошь «его», той, что надо.
Ему уже виделся огромный зал, мрачный, в красно-чёрных тонах и непременно подземный, на манер тайных масонских подземелий для сборищ, только очень большой. На поверхности — особняк или замок, в верхней зале — дверь замаскированная под камин, а за ней — тайный ход вниз. И непременно — факелы чтобы вдоль по стенам полыхали. И вот в это потайное место спешат, жаждущие его творчества обездоленные местные жители. То один, то другой, появляются они из тёмных алей сада, укрывшись плащами. Особое рукопожатие — одновременно и тайный знак и незаметная передача средств (немалых) хозяину роскошного дома…
И было в этом нечто такое, что казалось даже приятнее больших тиражей. Во-первых — запретное творчество всегда слаще и продуктивнее разрешенного. Во-вторых — красиво: восседать в кресле властелинского дизайна, на возвышении, и вещать, сверкая синим взором в особо трагических местах повествования… Или героических. Это же не по сцене скакать, как последний фигляр! Не с его образом и обликом! (Стрекозиное безобразие можно и чёрным плащом прикрыть). В-третьих — жутко прибыльно, даже если платить пахарям и садовникам за картошку как за ананасы. (На этом аргументе Бутончик сдался). А еще — слава! Восторженные слушатели! Лицом к лицу! И непременно рядом с его троном — столик, на столике — бокал с чем-нибудь, чтобы промочить горло, сделав многозначительную паузу… и истуканистый слуга с серебряным кувшином наготове. Вот, демонически прекрасный Талик берет бокал, а слушатели с нетерпением ждут продолжения рассказа, и в каждом взгляде прямо-таки читается восторженное: «Аффтар, давай исчо!»
— А если появится критик, мы его раз… — Рыкнул оборотень.
— Туда ему и дорога! — Подтвердил демон.
— Но… это же… — Бутончик в подробностях рассмотрел воображаемую мечту оборотня сделать неведомому критику «раз». У демона почему-то вышло еще и «два», и «три» с похоронами на бис.
— А ты будешь рыдать на его могиле! — Тут же утешил вампира Витольд. — Творческим личностям нужны страдания. И никаких трупов в огороде. Бормотун его испепелит. Фаерболом. — Подытожил демон, показывая, что план проработан до мелочей и даже с запасом на будущее.
Оставалось только выбрать произведение, чтобы спаси Господи, преждевременно не сорваться на собственное творчество. Чуть подправить сюжет, поменять имена — и сойдёт. Тёмные ельфы вполне сгодятся как первые слушатели и распространители информации о новом барде и его творчестве. А это означало, что в произведении опять должны появиться «ельфы», толкиенуто-ролевой антураж, любовь, злой враг и прочие непременные атрибуты. Вот только живописать главного героя-эльфа Талик не собирался. Ну не мог он переступить через себя и всё тут! Придётся уповать на эльфа второго плана. Тёмным и такого вполне хватит, особенно, если Бормотун всё-таки возьмётся за дело и магически усилит текст: так, чтобы слушатели прониклись, невзирая на то, кто там главный, а кто не очень.
— Ну… Можно начать с чего-нибудь невинного, детского. — Предложил Бутончик.
— Но классического! — Напомнил Бормотун. — Энергетика, заложенная в произведения классиками родной литературы, впитанная читателем в детстве, непременно выйдет из области свёрнутых воспоминаний и вызовет резонанс!
— Ну-ну! — Ехидно откликнулся демон. — Работку себе облегчаешь?!
— Муму. — Задумчиво откликнулся писатель Золотов.
— Муму?! Нет! — Взвыл оборотень. — Звери! Я же буду рыдать вместе с Бутончиком!