Но все же в статье «Экспериментальный роман» художник сказал, что научный труд Бернара для него «только основа… почва, изобилующая… всевозможными доказательствами»; он сохранил самостоятельный взгляд на принципиально важные проблемы (определение содержания эксперимента, его целей, его границ) и обнаружил интерес к таким сторонам эксперимента, которые Клодом Бернаром были меньше всего разработаны.
Хотя ученый и не отрицал, что на определенной стадии эксперимента исследователь может выступать в роли «истолкователя явления», он полагал, что преимущественное внимание экспериментатора должно быть приковано к тому, как происходит явление. «Нашему уму свойственно искать сущность, или первопричину вещей, — цитирует Золя Клода Бернара. — Подобной цели мы не можем достигнуть; вскоре мы убеждаемся на опыте, что нам не следует заходить дальше вопроса каким образом, то есть дальше непосредственной причины или условий возникновения явления». Сказанное Бернар поясняет примером, характеризующим границы современной ему науки: «Мы не в состоянии узнать, почему опиум и его алколоиды вызывают сон, но можем изучить механизм этого сна и установить, каким образом опиум или его составные элементы усыпляют»[7].
Но для Эмиля Золя вопрос почему имел первостепенное значение. Еще в «Письме к молодежи» он говорил о проблеме «современной морали», которой в абстрактно-метафизическом, внесоциальном плане касался и Клод Бернар. Золя придал этой проблеме иное звучание: «Мы ищем причин социального зла, мы производим анатомический анализ, стремясь объяснить причины тех расстройств, которые происходят в общественных классах и отдельных индивидуумах». Конечная цель этих изысканий — возможность «властвовать над добром и злом»[8].
В статье «Экспериментальный роман» вопрос почему конкретизирован и непосредственно связан с проблемой среды. Мнение Клода Бернара, который отводит решающую роль в человеческой жизни так называемой «внутриорганической среде», не оспаривается Эмилем Золя. Но он не склонен ограничиваться изучением только этой среды: «Не решаясь формулировать законы, я все же полагаю, что наследственность оказывает большое влияние на интеллект и страсти человека… но это действие механизма наших органов под влиянием внутренней среды выражается вовне не изолированно и не в пустоте». При изучении какой-либо семьи, объединяющей людей с общими, явными или скрытыми, наследственными признаками, «социальная среда также имеет большое значение»: она «непрестанно воздействует на происходящие в ней явления». И главную задачу романиста Золя видит в изучении этого «взаимного воздействия — общества на индивидуум и индивидуума на общество»[9].
В понимании и истолковании роли «внутриорганической» и социальной среды автор «Ругон-Маккаров» гораздо ближе подошел к истине, чем его учитель.
Тенденция к механистическому перенесению законов природы на социальные отношения была устойчива в науке данного периода; взгляды Клода Бернара — только одно из проявлений этой тенденции. Ограниченность антропологического материализма, сводившего науку о человеке к физиологии, позитивистское отождествление социальной жизни с ходом физиологических явлений вызывало протест лишь немногих, наиболее выдающихся представителей общественной мысли. Большой интерес в этой связи представляет философское письмо А. И. Герцена к сыну, А. А. Герцену, имеющее ближайшее отношение к рассматриваемой проблеме. Письмо это, относящееся к концу 1868—началу 1869 года, было впервые напечатано в журнале «Revue philosophique de la France et de l'etranger» в сентябре 1876 года. В примечании к публикации А. А. Герцен, физиолог, работавший в Швейцарии, указывает, что письмо было написано по поводу прочитанной им лекции о функциях нервной системы, в которой он утверждал, что «вся деятельность животных и человека есть просто развитие рефлекса и сводится к нему, как к своему первообразу…».