Видимо, выехать на одной науке не удается, вот и приходится втискивать в фантастику примитивно-детективный элемент, дабы придать ей недостающую остроту и занимательность.
"Неизвестная земля" сейчас интересна еще одной стороной.
Дело в том, что это не только научно-фантастическая повесть, но и повесть о научной фантастике, точнее - о научных фантастах.
Они в изображении Н. Томана весьма удивительное племя писателей, которые ни с кем из литераторов-нефантастов не общаются и даже отдыхать на юг ездят все вместе, что, впрочем, не означает, что перед нами дружный коллектив. Наоборот, они ведут постоянные и ожесточенные споры на всех 170 страницах и заняты, собственно, только ими. Лучшая оценка этим спорам дана в самой повести устами девушки Вари: "- Уж очень они шумные, эти фантасты... морщится Варя. - Не говорят по-человечески, а все спорят".
Могу только присоединиться к Варе, несмотря на то, что она - персонаж отрицательный: понять значительность этих споров девушка не в состоянии, за что ее и разлюбил главный герой повести научный фантаст Алексей Русин (тот самый, который читает Берна, де Бройля, Гарри Уэллса и пр.).
Итак, идет спор о научной фантастике. Опять-таки уточним - в понимании Н. Томана. А Н. Томан убежден, что все разногласия в современной советской фантастике сводятся к дилемме: позволительно или непозволительно писателю нарушать научные законы (в книгах, разумеется, в книгах). В зависимости от позиции, занимаемой персонажами, они делятся на положительных и отрицательных. Положительные - те, кто считает, что нарушать нельзя ни в коем случае. Таким образом, как они сами думают, не допускается поругание принципов диалектического материализма. Русин, например, из-за того, что другой фантаст предположил возможность существования жизни не на углеродной основе, "так полон протеста, что есть уже не хочет".
А те, кому кажется, что в фантастике иной раз с земными законами можно и не посчитаться, попадают в разряд отрицательных.
Морально-политический облик нарушающих явно поставлен под сомнение. "Он (Русин. - В. Р.) знает, что для Гуслина ясность научных и философских позиций признак несомненной примитивности мышления и бесспорной ограниченности автора". Ясно: от такого Гуслина всего можно ждать!
Ни одному из спорщиков и в голову не приходит хотя бы один раз вспомнить о том, что они занимаются изящной словесностью, что мало только держаться правильных научных позиций. Но "лирическая" сторона дела никого из них не волнует. Цитаты из повести, которые я приводил, наглядно свидетельствуют, что сторона эта мало волнует и самого автора.
Утилитарное понимание научности в фантастике родилось не сегодня. Вот что, например, писал журнал "Всемирный следопыт", подводя итоги литературного конкурса за 1928 год: "2. Научно-фантастические. Хотя эта категория дала много рассказов, но из них очень мало с новыми проблемами, скольконибудь обоснованными научно и с оригинальной их трактовкой.
Особенно жаль, что совсем мало поступило рассказов по главному вопросу, выдвинутому требованиями конкурса, именно - химизации... Авторы, видимо... более заботились о приключениях своих героев, забывая главную цель таких произведений - попутно с действием увлекательной фабулой ознакомить читателя с какойнибудь отраслью знания и новейшими научными открытиями..."[ Всемирный следопыт", 1929, № 2, стр. 148] Герои Н. Томана охотно подписались бы под этими словами.
ФАНТАСТИКА БОЛЬШИХ ЧУВСТВ И МЫСЛЕЙ
А все-таки - относится ли к научной фантастике Веркор? Можно ли, например, включить его роман в подписную "Библиотеку современной фантастики"? По-моему, можно.
Однако ни Веркор, ни издательство не выставили рубрику "Научная фантастика" на титульном листе книги. К. Наумов, автор обстоятельного предисловия, ни разу и не вспомнил о существовании такого рода литературы. Мало того, я встретил и прямое отрицание принадлежности этого романа к научной фантастике: "...Мы отделяем научную фантастику... от философско-фантастичесних романов типа Веркора..." [О литературе для детей", стр. 116], - заявляет Евг. Врандис. Что же мешает стороннику научной фантастики отнести к ней Вернора?
Мысль, высказанная Евг. Брандисом, находит мощную поддержку в словах самого Веркора: "Я не рассматриваю свои романы как фантастические".
Почему же?
Может быть, ситуация, нарисованная французским писателем, настолько невероятна, что ее никак к научной фантастике и не причислишь? Отнюдь нет. В книге есть все необходимые признаки научно-фантастического жанра: выдвинута совершенно не противоречащая науке гипотеза о существовании на Земле в настоящее время "недостающего звена" - полулюдей, полуобезьян. Им присвоено даже латинское наименование Paranthropus Erectus. И весь сюжет книги начиная с ее заголовка неразрывно связан с историей тропи. Не будь тропи, не было бы и романа. Я уверен, что если бы в конце концов "снежный человек" позволил себя обнаружить, то многие эпизоды из веркоровской книги незамедлительно стали бы реальностью.