Сказанное мною сейчас могло быть сказано фактически в любое время с начала современности. Я считаю также – и это нечто, что я не буду обсуждать, но приму как другой жизненный факт, хотя знаю, что многие с этим не согласятся, – что поиски основания для Бытия и Знания, успешное описание Устройства Мира или описание Канонов Оправдания с крахом провалились, но мы не можем этого увидеть до тех пор, пока эти занятия сами не доказали свою тщетность (хотя Кант давно высказал подобную мысль). Осмысление провала метафизики и эпистемологии является наиболее острой и болезненной проблемой нашего периода, периода, который страстно желает называться “постмодерном”, а не модерном.
Я хотел бы определить некоторые принципы, которые не должны затрагиваться нашим разочарованием в метафизике и эпистемологии. В дальнейшем станет ясно, что мои поиски в большей мере были вдохновлены очень полезным и продолжающимся обменом мнениями с Ричардом Рорти. Это эссе может быть рассмотрено как еще один вклад в наш обмен мнениями. Думается, что внимание Рорти, как и французских мыслителей, которыми он восхищается, приковывают две идеи. (1) Провал наших философских “оснований” является неудачей всей культуры. Принятие того, что мы ошиблись в желании или в мысли, что мы можем обладать каким-либо основанием, требует принятия позиции философского ревизионизма. Я имею в виду, что крушение фундаментализма заставляет нас по-иному употреблять слова типа “знаю”, “объективное”, “факт” и “причина”, что иллюстрируется работами Рорти, Фуко или Деррида. Философия вследствие этого предстает не как рефлексия над культурой, рефлексия тех, чьи амбициозные проекты потерпели неудачу, а как основание культуры, которое внезапно провалилось. Под замечанием, что философия не является больше “серьезной”, скрывается невероятная серьезность. Если я прав, Рорти надеется быть целителем современной души. (2) Одновременно в этом проявляется аналитическое прошлое Рорти: когда он отрицает философскую полемику, как, например, полемику “реализм/антиреализм”, “эмоциональное/когнитивное”, его отрицание выражается в карнаповском тоне голоса – он презирает полемику.
Меня часто спрашивают, в чем именно я несогласен с Рорти. Кроме технических проблем, – конечно, любые два философа имеют множество технических разногласий, – думаю, что в своей основе наше разногласие касается этих двух широких подходов. Я надеюсь, что философская рефлексия может обладать какой-то реальной культурной ценностью, но не думаю, что она должна быть основанием культуры и что нашей реакцией на неудачу философского проекта – даже такого важного, как “метафизика”, – должен быть отказ от способов рассуждения и размышления, которые имеют практический и духовный вес. В этом смысле я не являюсь философским ревизионистом. Думаю, что в философии важно не просто сказать: “Я отрицаю полемику реализм/антиреализм”, и показать, что (и как) обе стороны неправильно представляют нашу жизнь и наши понятия. То, что полемика “тщетна”, не означает, что противоположные картины не имеют значения. На самом деле отрицание полемики без изучения включенных в нее картин мира практически всегда является способом защиты одной из этих картин (обычно той, которая стремится быть “антиметафизической”). Короче говоря, я рассматриваю философию и как более важное и как менее важное занятие, чем Рорти. Она не является основанием культуры. Неверно также, что философские хитросплетения являются лишь иллюзиями, принадлежащими к природе самой человеческой жизни и должны быть прояснены. Объявление какой-либо проблемы “псевдопроблемой” является само по себе не терапевтическим актом, а агрессивной формой самой метафизической проблемы.