Но Лори ошиблась: в следующий раз, когда я пела, Макс пришел. Появился к концу выступления и сел за столик в углу. Я старалась держаться так, словно не заметила его. Продолжала петь, покачивая бедрами и поводя плечами, и, с одной стороны, радовалась, что он здесь и видит, как все на меня смотрят, а с другой – чувствовала себя марионеткой на ниточках, которая дергается, подражая естественным движениям человека, но все равно получается не то.
Когда выступление закончилось, я подошла к нему и поздоровалась. Я ждала, что он встанет, поцелует меня в щеку или еще что-нибудь в этом роде, – но он не шелохнулся. Сидел и смотрел, чуть улыбаясь, и я внезапно подумала: черт, а что, если он явился вовсе не ради меня? Просто зашел выпить, надеялся, что я не стану его беспокоить, или вообще забыл о моем существовании. Но тут он сказал:
– Ты, наверное, ждешь, что я стану рассыпаться в похвалах?
Отличная возможность для меня проявить остроумие. Я покрутила эту мысль в голове и отбросила.
– Ну, разумеется, – ответила я. – А зачем, ты думаешь, я подошла?
Он улыбнулся. Я даже не сомневалась, что он знает, как много я о нем думала.
– Пойдем?
Только на улице я поняла, что даже не спросила куда.
Шел дождь. Сити напоминал декорацию для кино: тротуары вычищены до блеска, кругом ни души – можно снимать новый дубль. Чувство было такое, будто мы не на настоящей улице, а в каком-то очень похожем на нее месте, и трудно поверить, что наверху и вправду небо. Как ни всматривайся, ни звезды не увидишь.
Макс даже не пытался завести разговор, и я болтала обо всем подряд, потому что молчание меня пугало. О джазе и о том, какие ностальгические чувства он во мне пробуждает. Хотя ностальгия эта ложная. Джаз вызывает в моей душе тоску о том, чего у меня никогда не было. Тут я забеспокоилась, не слишком ли разоткровенничалась, и попыталась перевести все в шутку: так запах рождественской елки, ляпнула я, всегда заставляет меня скучать по Рождеству «как в детстве», хотя праздник-то был полное дерьмо. Я слушала, как мой голос льется и льется, и думала: боже, неужели со мной настолько скучно? Почему я не могу придумать ни одной интересной темы для разговора? Почему он до сих пор ничего не сказал? А он лишь улыбался и шагал на некотором расстоянии от меня, засунув руки в карманы.
– Сюда, – сказал Макс.
Мы свернули в переулок, и тут он прижал меня к стене и принялся целовать. Я тут же забыла, что собиралась сказать. Аргумент был настолько убойным, что вымел из головы все подчистую и ответить мне было нечего – остался только жар его губ, пальцы, вцепившиеся в мои, шершавость под костяшками, прижатыми к кирпичу. Когда он оторвался от меня, улыбка у него была многозначительная – вот, смотри, что я творю по твоей милости, – и я пожалела, что не пила. Он-то выпить успел. Привкус алкоголя ощущался на его языке.
Макс сказал: «Пойдем», и я последовала за ним в здание на углу. Я не сразу поняла, что это дом, в котором он живет. Уж очень он был похож на офисное здание. Стеклянный фасад, за стойкой человек в черном, яркие лампы.