Конечно, можно было принести в город сияющий шар. Но я не хотел брать с собой ни кусочка новой жизни. Проклятого «золотого века».
Я видел, как он начинался.
Когда умерли те, кого было за что ненавидеть. За богатство и успех, за власть и красоту, за жестокость и грубость. Сильные мира сего попытались спастись. Запирались в герметичных бункерах. Питались сублимирован-ными продуктами, пили дистиллированную воду. Но, в конце концов, и их настигла расплата. Нет такой щели, в которую бы не просочилась капля влаги. Никто не поднялся из-под стальных люков на поверхность.
Тогда крохотные, разделенные расстоянием общины принялись заново осваивать землю.
Вот тут и случилось удивительное.
С уходом ненависти угасло соперничество. Люди научились чувствовать эмоции друг друга. Появилась возможность просто жить. Не бороться за место под солнцем. Медленно и размеренно познавать себя и окружающее. Довольствуясь лишь самым необходимым, развивать свой талант. Словно трудолюбивые муравьи, тащить свои соломинки в общую кучу.
За каких то полтора десятка лет жители земли превратились в спокой-ных и величавых мудрецов, похожих на сказочных эльфов.
Безмятежностью пропитаны разбросанные среди полей и лугов дере-веньки. Дома похожи на ожившие китайские гравюры.
Над крышами нет труб, а окна светятся теплым медовым светом стек-лянных шаров. Технологии новой эпохи больше похожи на магию. Безвред-ные для хозяев и природы.
В любом жилище путника встретят с улыбкой, приютят, накормят и обогреют.
Я долго скитался из села в село. В моей душе не было спокойствия. Во мне бился пульс старого мира, резкий и настойчивый, давно угасший в ок-ружающих. Он гнал меня вперед.
С годами я все явственнее понимал, что не смогу принять этой кастриро-ванной благости. Не смогу глядеть в лица, спокойные, как у статуй буд-дийских богов. Они помогали не из любви и жалости, а потому что это пра-вильно. Это бесило меня все сильнее. Однажды я не смог сдержать нена-висть, закипавшую в душе.
Заметив, что вокруг все чахнут и болеют, я понял, мой удел одиночество. И решил идти в старый город.
Его я нашел без труда. Полтора десятка лет создание человеческих рук разрушалось в тишине. Серые лабиринты развалин. Обитель забытой не-нависти.
Располагаясь во дворе пустого дома, я тоже не подозревал, что за мной наблюдают человеческие глаза. Не знал, какая участь меня ждет.
Не знал, что я фокус!
Лист закончился. Достаю новый, а исписанный бережно укладываю в папку. На корешке черной краской написана большая четверка.
Такие же папки стоят на грубой полке над столом. Самая тонкая с номе-ром два. С единицей целых четыре.
Как Первый смог выжить в этом аду, когда люди бежали из городов, ставших кладбищами? Когда настало золотое время для падальщиков и хищников. Когда даровая пища кончилась, и стаи одичавших собак, волки и крысы начали драться за каждый кусок.
А он не только выжил, но и собрал настоящий клад библиотеку бумаж-ных книг. Собрал и сохранил от полчищ грызунов забытую за ненадоб-ностью мудрость. Проклятые и похороненные навечно страсти, упакован-ные в картонные саркофаги. Утешение для одиночек.
Пять лет назад для меня было большим потрясением узнать, что я не одинок. Что у меня были предшественники.
Проклиная своего палача, человечество так и не узнало, какой груз он взвалил на себя, став первым фокусом. И даже нам, последователям, он не открыл свое имя. В четырех папках на полке только его теории и инструкции.
Мир устроен так, что света и тени в нем должно быть поровну. И если те-перь крупицы любви разлиты по земле, то остатки ненависти собираются в одном человеке. Как солнечные лучи в фокусе линзы.
Первый предполагал, что со временем фокусов станет больше и наше бремя не будет столь тяжелым. Что ж, возможно. Только за шесть лет я так и не ощутил облегчения. Может быть, просто устал. А может быть первый не прав, и я остался единственным?
С годами я научился сдерживать накопившийся в душе жгучий яд. Но иногда он просто жжет меня изнутри. Заставляет биться головой о стену и ломать все, что попадет под руку. Ненависть к этому миру, к его жителям.
Хорошо, что их лица уже стерлись из моей памяти. Почему я должен пла-тить за их безмятежность?
Ненависть к Первому. Неужели нельзя было найти иное, не столь смертоносное лекарство. Неужели у человечества не было иного пути в будущее?
Проклятый грифель, он снова сломался. И времени почти не осталось.
Я знаю, с рассветом гость отправится на поиски. Он найдет меня и мою берлогу. Уж об этом я позаботился. Подновил множество старых указателей.