Сергей открыл глаза и в первые мгновения никак не мог понять, что с ним и где он находится. Картинки недавних снов мешались в голове с недавними же воспоминаниями, и что из этого было настоящим, спросонья понять было непросто. Сергей помотал головой, приподнялся на локтях, огляделся. Серый тусклый свет лился из запыленного окна, освещая скудную обстановку комнаты: стол, стул, шкафчик у двери – на этом список предметов обстановки заканчивался, если не считать кушетки, на которой лежал Сергей. Чесноков встал, потянулся и подошел к окну. Провел пальцем по пыли – на стекле осталась полоса, через которую стали видны детали пейзажа и спина Кира – он, обхватив колени руками, сидел на земле чуть левее окна. «И что, – подумал Сергей, – он все время тут так сидел? Интересно, сколько я спал?» Уже собрался выйти из комнаты, но тут его взгляд упал на стол. На нем, покрытый все тем же толстым слоем пыли, лежал какой-то журнал. Сергей поискал взглядом что-нибудь, чем можно протереть обложку, не нашел, поморщился и вытер просто ладонью. Под пылью обнаружился коричневый картон с надписью «Книга учета амбулаторных больных». Заинтересовавшись, Сергей быстро пролистал журнал, но он был девственно-чист – просто разлинованные листы плохой серой бумаги. Сергей зевнул и захлопнул журнал, что-то покатилось по столу и упало на пол. Сергей нагнулся, подобрал упавший предмет. Это оказался карандаш. Чесноков хмыкнул, подошел к окну, поднес к стеклу руку и согнул палец, но стучать в стекло, чтобы привлечь внимание Кира, вдруг передумал. Вернулся к столу, раскрыл журнал и напряг память. Написал «CDX2112800», подумал, нерешительно дописал «2» и поставил звездочку. Присмотрелся – никаких новых символов на листе не появилось. Попробовал несколько других вариантов – результат был тот же, то есть никакого. Сергей вздохнул и попытки прекратил: то ли он неправильно запомнил код, то ли этот код здесь просто не работал. Идти к Киру на улицу почему-то не хотелось, спать дальше – тоже. Какие-то смутные тревоги бродили в глубинах подсознания, никак не желая оформиться в мысли.
…Пойманной в тиски, – написал Сергей. Перечитал, усмехнулся. «Мышцы, – подумал саркастически, – на какой же строке кода у вас, друг Чесноков, начинается сердце? И чего в нем, интересно, больше – нулей или единиц?» Приложил острие карандаша к бумаге.
– Это что? – спросил вдруг кто-то из-за спины. Чесноков вздрогнул, выронил карандаш и повернул голову. Кир стоял рядом и вытягивал шею, рассматривая лежащие на столе предметы. – Это ты написал?
– Я… – Сергей поднял карандаш. – Слушай, а зачем спецназовцам спать?
– Не спать, – ответил Кир задумчиво после некоторого молчания, продолжая читать, – а чувствовать усталость. Все просто: если усталость как явление в игре есть, то и спать в ней тоже можно. Ты это зачем написал?
– В каком смысле? – удивился Сергей. – Просто захотелось. Настроение какое-то мутное.
– Заметно, – сказал Кир, отодвигаясь от стола. – Знаешь что? Я даже критиковать ничего не буду… но давай ты просто больше стихов писать не будешь?
– А что не так? Что тебе не понравилось?
– Все понравилось, – мотнул головой Кир, – прямо так все понравилось, что хочется взять автора и пристрелить, чтобы не мучился.
– М-да-а, – сказал Сергей, – то ли рецензент чересчур пристрастен, то ли первый стихотворный эксперимент оказался неудачным. Впрочем, неудивительно – у меня и раньше со стихами не складывалось, не то что у так называемых «Олдеев». Но может быть, ты все же почетче выразишься, что именно тебя так не устроило? Стиль, рифма?
– Ну… я так понял, насчет смысла и рифмы ты особо и не парился, типа, поток сознания, да? – Кир помолчал, потом покачал отрицательно головой. – Нет, знаешь, ничего определенно не скажу. Вроде и ничего такого неправильного нету… хотя, скажу прямо, я не любитель и не знаток стихов, поэтому аргументировать толком не могу. Но впечатление такое, что написано это подростком переходного возраста, страдающим от неразделенной любви… особенно второй стих. Извини, если задел.
– Да нет, ничего, – Сергей пожал плечами, – в каком-то роде я и есть подросток переходного возраста. Страдающий от неразделенной любви к жизни.
Кир фыркнул:
– Эк загнул. Знаешь, пиши лучше прозу, ну, вот честное слово, лучше выходит.
– Эх, – вздохнул Сергей, – десять минут как поэт, а уже понимаю застрелившегося Маяковского. Что читатели – дикари, дикари! Где им постигнуть тонкую душу поэта? Одиночество – вот удел творца, не желающего творить на потеху безликой толпы…
Кир тихонько засмеялся, Сергей пару секунд крепился, сохраняя на лице гордо-отрешенное выражение, потом не выдержал и присоединился.
– Ладно, – Чесноков махнул рукой, – но ты меня не убедил. Надо будет как-нибудь в более подходящем настроении попробовать. Что-то в этом есть…
– Только не в ущерб прозе, – отрезал Кир.
Сергей усмехнулся, посмотрел на исписанный лист.
– А кстати, – вспомнил он, – я тут пробовал тот код написать, помнишь? Но чего-то ничего не вышло – я его неправильно запомнил?
– Я заметил, – сказал Кир, – правильно ты его запомнил – вон самый первый, с двойкой. А не сработал он, потому что к этому журналу, я думаю, никакой распознавалки не прикручено. Кому какое дело, что ты тут понаписал? Да и не предполагалось, скорее всего, что в нем кто-то писать будет, он тут исключительно для реализма.