Эти требования таковы, что ни один израильский лидер принять их не может, находясь в здравом уме.
Барак эмпирическим путем доказал, что никакие израильские уступки не приведут к окончанию столетней войны с палестинцами.
Речь отныне может идти не о мире и безопасности, а лишь о безопасности.
Не о мирном договоре, а лишь о долгосрочном соглашении.
У нас долго бытовало убеждение, что хороший генерал — это синоним хорошего политика.
А почему, собственно?
Способность к политике — это такой же врожденный дар, как способность к музыке или к рисованию. Если этого дара нет — то не помогут ни интеллект, ни образование, ни тем более военный опыт.
У Эйнштейна, к примеру, коэффициент интеллекта повыше, чем у Барака, но из этого отнюдь не следует, что Эйнштейн был бы хорошим премьер-министром.
Вот и Бараку явно не хватило всех его разносторонних способностей, чтобы стать нашим де Голлем. По-видимому, для этого нужно нечто совсем иное.
Наше тяжелобольное общество, штопором вошедшее в период стагнации и атрофии духовных сил, не могло выдвинуть вождя с непререкаемым авторитетом. Лишь людская вера создает общенациональных лидеров, придает им вес и значимость. Нельзя достигнуть значительных результатов, опираясь исключительно на собственные силы. В этом трагедия Барака.
И наша трагедия тоже.
В одиночку, как Атлант небо, хотел Барак поднять всю проблематику Ближнего Востока — и надорвался…
Долго вдалбливали в головы уставшего, потерявшего ориентацию народа сказочку о том, как в Кэмп-Дэвиде добрый дядя Барак почти все национальные сокровища готов был отдать злому дяде Арафату в обмен на мир. И когда до мира оставалось уже рукой подать, злой дядя вдруг обрушился на хороший миролюбивый народ со всей сворой своих разбойников.
Странно, но в этот миф верят не только в левом, но и в правом лагере, хотя нужно быть идиотом, чтобы в это верить.
Барак понимал, что вопрос об Иерусалиме неразрешим — по крайней мере, в данный исторический период, что над ним должны ломать голову последующие поколения, что для Арафата отказ от права беженцев на возвращение равнозначен смертному приговору. Все уступки, которые предлагал Арафату Барак, не могли этого компенсировать. Барак предложил Арафату последнюю свою цену, отлично сознавая, что без права на возвращение для партнера она — ничто.
Более того, Барак, с согласия Клинтона, поставил Арафата перед дилеммой: или ты это соглашение подписываешь, или нам вообще не о чем больше разговаривать.
Барак не понял трагизма ситуации. Он почувствовал лишь облегчение от того, что теперь никто не обвинит его в срыве мирного процесса…
Когда израильтяне возвращались из Кэмп-Дэвида, в самолете царила мрачная атмосфера. Даже журналисты угрюмо молчали.
— Ну что вы все приуныли? — сказал вдруг Барак. — Чем вы недовольны? В конечном итоге мы и с территориями остались, и понимание на международной арене себе обеспечили.
В том-то и дело, что это не был конечный итог…
В мае 2002 года Барак, давно оставшийся не у дел, превратившийся в тень своей былой славы, в интервью влиятельному американскому журналу «Нью-Йорк ревю оф букс» проанализировал причины неудачи в Кэмп-Дэвиде.
Арафата, считает Барак, сформировало общество, в котором не существует таких понятий, как правда и ложь. В этом обществе высшая задача заключается в том, чтобы добиться своего любыми средствами. Для Арафата правда — это лишь то, что служит его целям и планам. В отличие от иудейско-христианской цивилизации, в обществе Арафата ложь не вызывает никакого внутреннего дискомфорта. В таком обществе полиграф не действует, потому что там лгут с ощущением правоты, которого ничто не может поколебать. Более того, для Арафата ложь — это как бы катарсис, укрепляющий и закаляющий дух.
С таким человеком бессмысленно о чем-либо договариваться, но доказать это можно было, лишь пройдя весь путь переговоров с ним до самого конца.
«В октябре двухтысячного года, — рассказывает Барак, — вскоре после начала интифады Аль-Акса, мы с американским государственным секретарем Мадлен Олбрайт прибыли в Париж на встречу с Арафатом, чтобы склонить его к прекращению огня.
— Ну хорошо, — сказал Арафат после долгих уговоров, — я свяжусь с начальником полиции Туфиком Терауи и прикажу ему прекратить стрельбу.
— Что? — изумился я. — Какой Туфик? Если вы серьезно относитесь к проблеме, то свяжитесь с Маруаном Баргути и Хусейном A-Шейхом. Это они дирижируют насилием.