Барак умнее Арафата?
Конечно.
Барак интеллигентнее Арафата?
Это уж точно.
Арафат не интеллектуал, не полководец, не идеолог.
Он всего лишь общенациональный лидер.
А Барак — нет.
В этом и заключалась весьма существенная разница.
Да, Барак просчитался. Он хотел — нет, не мира — лишь глупцы желают невозможного, а соглашения, обеспечивающего нам спокойствие на продолжительный срок. Там видно будет, что делать дальше. Поэтому он и пошел навстречу палестинцам так далеко, как ни один из прежних израильских лидеров.
Но Арафат вел свою игру. Он воспринял уход ЦАХАЛа из Ливана, готовность Барака к компромиссу и разброд в израильском обществе как проявления слабости. И решил ускорить выполнение своего плана поэтапной ликвидации Израиля.
Основным стержнем политики является стратегия. Тактику можно менять в зависимости от обстоятельств. Стратегия же должна оставаться неизменной.
Арафат мастерски реализовывал этот постулат.
Выжав все возможное из соглашений Осло, получив из рук незадачливых кормчих «мирного процесса» оружие, которым палестинцы нас же убивают, укоренившись в Иудее, Самарии и Газе, создав собственную армию, Арафат изменил тактику. Перешел от дозированного насилия к насилию перманентному.
Изворотливость Арафата, его высокий порог выживаемости, его редкая интуиция, его цинизм, сочетающийся с трезвым расчетом, — все эти качества давно сделали палестинского лидера мастером политического слалома.
Тридцать пять лет изнурительной борьбы за его плечами. Тридцать пять лет он водил свой народ по пустыням изгнания. И если он сумел после больших и малых интриг и военных конфликтов остаться в живых и сохранить влияние, то лишь потому, что хорошо знал психологию не только своих врагов, но и своего народа.
Так во время войны в Персидском заливе, когда весь мир, включая и арабов, поднялся на Саддама Хусейна, Арафат оказался одним из немногих арабских лидеров, поддержавших «багдадского вора». И не из чувства симпатии к нему, а потому, что Саддам подкупил палестинцев своей угрозой обрушить на Израиль ракетные удары. Палестинцы молились на иракского диктатора, и Арафат сделал вид, что разделяет их чувства.
Ему пришлось долго расплачиваться за это. Саудовская Аравия лишила его дотаций. Его влияние в арабском мире упало почти до нуля. Ему грозила политическая смерть.
Он все это пережил. И если после Кэмп-Дэвида Арафат встал на военную тропу, то это потому, что предчувствовал, что взрыв на территориях был все равно неминуем. Арафат просто ускорил его, чтобы держать события под контролем.
За одну только неделю интифады он вернул утраченные позиции.
Еще бы! Он ведь объявил поход на Иерусалим под зеленым знаменем ислама, выпустил из тюрем хамасовских убийц и задействовал против Израиля своих камикадзе.
Что касается личной жизни Арафата, то, хотя уже в весьма преклонном возрасте, он женился и даже обзавелся ребенком — семьи у него нет. Друзей — тоже нет.
Какие друзья, какая семья могут быть у того, кто является живым воплощением национальной идеи?
Если мы поднимем его фотографии тридцатилетней давности, то увидим тот же френч, ту же куфию: Арафат ничего не меняет в своем облике, получившем законченную форму много лет назад. Сохранил он и свои волчьи повадки, с которыми сжился еще в те далекие годы, когда был не «политическим деятелем», а вожаком террористической стаи.
Он все не может освоиться с тем, что из главаря террористической группировки превратился фактически в главу государства — с флагом, гимном, армией, почтой, биржей, телевидением.
Переезд в 1994 году из Туниса в Газу дался ему нелегко.
Он не терпел одиночества, не выносил домашнего уюта.
Он постоянно находился в движении — привычка старого конспиратора. И он метался — из дома в дом, из Газы в Рамаллу, из Рамаллы в Бейт-Лехем, из страны в страну — до тех пор, пока Израиль не лишил его этой возможности.
В феврале 2001 года, во время выборов в Израиле, Арафат за один только месяц посетил 54 государства.
Сопровождавший его Саиб Арикат вспоминает: «Я с ног валился от усталости, а вождь, казалось, заряжался все новой и новой энергией от какого-то невидимого аккумулятора».
Арафат обожал экстремальные ситуации и страдал в периоды пусть даже относительного благополучия. Его жизненный тонус повышался, когда ему грозила опасность, когда он с героическим, как ему казалось, бесстрашием, почти в одиночестве, противостоял многочисленным врагам. Так было в бою при Караме, в дни «черного сентября», во время осады Бейрута и в ходе осады его канцелярии в Рамалле — уже при Шароне.