Кстати, очень красивый язык. Для меня формулы — это воплощение реальных объектов. Например, если ты не придашь теореме Максвелла об электричестве или дифференциальным уравнениям некую свою личную образную окраску из твоих личных образных понятий, то не поймешь, что такое электричество.
Профессор Ольденгард, преподававший в Хайфском технионе, говорил, что электричество понять нельзя. К нему можно только привыкнуть. Иными словами, привыкаешь к некоему образному ряду, который, в сущности, покоится на формулах.
Когда изучаешь математику и физику, то знакомишься и с порядком, в котором развивались события в этих науках. Подходишь к Ньютону, потом, постепенно, к Максвеллу, затем к Де Бройлю, к Гейзенбергу, к Максу Планку и так далее.
И ты спрашиваешь себя: „Вот ты проследил ход развития событий. Мог бы ты совершить такой прыжок, как они?“ И ты честно отвечаешь: „Никогда в жизни!“
Ты преклоняешься перед их гениальностью, восхищаешься ими, но со всей честностью вынужден сказать: „Я в жизни не смогу столько узнать и понять, как Макс Планк или Де Бройль“. И когда ты думаешь о том, что знал Эйнштейн, прежде чем ему пришла в голову идея об относительности пространства и времени, когда понимаешь, какой прыжок он совершил, ты говоришь себе: „Я всем этим наслаждаюсь, но великим физиком мне не стать…“
Я мог бы быть доктором физики в институте Вейцмана — и все. Это мой потолок.
Я это понял, когда был молодым капитаном спецназа при генеральном штабе. Это была совсем особая часть, дававшая огромную свободу выбора. Я любопытен и люблю искать новые пути, не терплю рамок. И я почувствовал: здесь мое место. Здесь смогу приносить пользу, смогу сделать важные вещи для своей страны. Все мое воспитание к этому вело.
Семилетним ребенком я принимал участие в ночной церемонии памяти Трумпельдора, героя войны, который приехал сюда из России и пал, защищая Тель-Хай. В колеблющемся свете факелов звучат его последние слова: „Хорошо умереть за родину“.
Кто может представить, какое впечатление это производит на ребенка? Да и сам ребенок не в состоянии осознать силу этого воздействия. Я вырос в атмосфере, где существовало чувство долга по отношению к обществу.
И вот в армии, после полугода ужасно скучной службы, — вдруг исчезает потолок. Вместо него — небо.
В качестве обязательной литературы — книги о панфиловцах, о полковнике Стерлинге (командире британского спецназа в годы Второй мировой войны).
Нет ограничений, нет рамок. Это воспламеняет воображение. Интуитивно я сразу понял: это для меня. Здесь я смогу реализовать себя. Нет здесь движения по проторенным путям.
Очень быстро я вышел в лидеры. Потом стал командовать. Это была захватывающая жизнь».
О счастье и везении
И наконец, вопрос, оказавшийся последним. Его задал Саша:
— Вас называли «счастливчиком». Говорили, что вы в рубашке родились. Вас никогда не подводила судьба, и фактор вашей необычайной удачливости даже принимался в расчет при планировании военных операций. В чем тут дело?
Барак, впервые за все время нашей беседы, помедлил с ответом.
Вошла миловидная секретарша и молча положила перед ним какую-то записку. Барак пробежал ее глазами и отодвинул в сторону.
«Пора заканчивать, — сказал он с видимым сожалением, — но на ваш вопрос я еще успею ответить.
Наполеон как-то сказал, что в маршалы он производит тех, кому сопутствует счастье. Имел же он в виду не собственно счастье, а некое сочетание качеств, которые невозможно определить. Счастливчиками называют тех, кому везет. Но когда везение становится системой, то это уже нечто иное. Речь идет о выражении внутренней готовности, реактивности, таком состоянии, когда и интеллект, и душевная энергия находятся в гармонии с окружающими реалиями, сливаются с ними.
Впрочем, есть и просто везение. В Войну Судного дня я участвовал в одном из самых тяжелых боев на Китайской ферме. За день до этого присоединился к нам парень, майор, инженер-электронщик из разведки, бывший командир роты десантников. Он стал пятым в моем танке. Бортовым стрелком.
Орудийным расчетом у меня командовал Яша Казаков. Никто в армии не мог сравниться с ним в точности наводки. Я даже сказал как-то, что если советские танкисты, не уступающие Яше в мастерстве, будут сражаться на стороне арабов, то у ЦАХАЛа возникнут проблемы.