В начале 1958 года Меир Амит стал командующим Центральным военным округом. Все знали, что его уже ждет высший командный пост в армии. Но, как говаривал Наполеон, в поводырях у слепой судьбы ходит Его величество случай.
Амит считал, что солдат должен оставаться солдатом, даже если он носит генеральские погоны. Поэтому командующий участвовал иногда в военных учениях наряду со своими бойцами, доказывая, что он все может делать не хуже, чем они. Летом 1958-го Амит решил совершить тренировочный прыжок с парашютом.
Вспоминает Менахем Авирам, командовавший тогда полком в «хозяйстве» Амита:
«Было так жарко, что дрожащий от зноя воздух обжигал легкие. Я должен был прыгать первым, но Меир вдруг попросил уступить очередь ему и, прежде чем я успел среагировать, шагнул в открытый проем. Я — вслед за ним. Приземлился нормально. И сразу увидел Меира шагах в десяти от меня. Он не стонал, но глаза были закрыты, а на губах выступила кровавая пена. Нога его, простреленная под Дженином в Войну за независимость, попала в щель между скалистыми пластами, поросшими редким кустарником. Кость была сломана. Сухожилие — порвано. Но это — мелочь. Как потом выяснилось, парашют Меира раскрылся не полностью, и он не приземлился, а рухнул на землю. Да так, что почти все кости были переломаны».
Приземлившиеся парашютисты должны были идти к месту сбора километров пять, что тоже входило в программу учений. Все это расстояние протащил Меира на своей спине Менахем Авирам. Зато потом Меир много лет тащил Менахема за собой повсюду, куда забрасывала его судьба.
18 месяцев провел Меир в больнице — весь в гипсе, как рыцарь в латах, подключенный к всевозможным аппаратам. Некоторые из них были заказаны в Соединенных Штатах специально для него. Особенно трудно было первое время, когда боль, растекшаяся по всему телу, вызывала из самых тайных закоулков души безумие, превращавшееся в долгий неотвязный кошмар галлюцинаций.
Через три месяца врачи изрекли свой вердикт: Меиру никогда не передвигаться без костылей. А он отбросил костыли в первый же день, когда выписался из больницы. Лучше уж боль, чем бессилие. Это был День его независимости, но прошло много времени, прежде чем жесткая система физических упражнений, разработанная им самим, принесла ожидаемые результаты и он, вопреки всем прогнозам, вновь стал здоровым человеком.
Выйдя из больницы, Меир посетил Бен-Гуриона. Старик очень обрадовался, увидев его без костылей. Поля принесла чай, а Меир засмотрелся на руки Бен-Гуриона — маленькие, крепкие, загорелые, без бугров и вздувшихся жил, совсем не старческие. Он-то давно знал, что не глаза, а руки выражают индивидуальность человека.
— А ну, пройдись, — вдруг сказала хозяйка.
Меир прошелся, волоча ноги, стараясь равномерно распределить тяжесть большого тела.
— Чтобы Насер так ходил! — сердито пожелала Поля.
Амит и сам понимал, что с военной службой покончено. В сорок лет — в полдень жизни — все надо было начинать сначала. Он выбрал академическую карьеру. Блестяще закончил Колумбийский университет, работал над докторской диссертацией. Но летом 1961 года Моше Даян, который иногда, по какой-то прихоти, оплачивал свои старые счета, предложил ему сменить Хаима Герцога на посту начальника военной разведки. Амит без колебаний согласился. Против этого назначения был лишь один человек — Исер Харель, заявивший, что слишком опасно оставлять военную разведку в руках военных. Они, мол, наломают дров.
Но Бен-Гурион сказал: «Пусть армия сама решает, что ей нужно». Меир Амит был утвержден в новой должности. На совещании у Бен-Гуриона он впервые встретился с Харелем.
Бесчисленны причины, по которым один человек может любить или ненавидеть другого. Амит — высокий, ладный, с солдатской выправкой, прямым взглядом, громким уверенным голосом. И Харель — казавшийся в присутствии Амита еще меньше, смотревший исподлобья. Грубая прямолинейность солдата не понравилась разведчику. Вкрадчивая осторожность разведчика не понравилась солдату. В самой природе каждого из них было что-то, чего другой по натуре своей не мог выносить. К тому же Меир Амит уже тогда считал стиль работы Хареля устаревшим и открыто говорил об этом. Исер Харель напоминал ему кривоногую таксу, охотившуюся на крыс и других мелких зверюшек, но неспособную взять более крупную дичь.