— Следующей будет наказана мошенница, что промышляла различными обманами. За все свои преступные деяния она будет… лишена обеих рук! — продолжал громко вещать, с гордо задранным, горбатым носом, советник.
И это зрелище было по душе толпе. Женщина умоляла, визжала от страха, просила, ревела и проклинала. До того ей казалось, что она готова даже к смерти, но на помосте приговорённая впала в истерику. Стражам вновь пришлось помогать палачу, а страдания несчастной мошенницы несказанно веселили горожан. Когда обе её руки, после равнодушного удара мясника, оказались на помосте, вздох восхищения прокатился по толпе. Такое наказание было равносильно смерти, и даже того хуже — мучительной смерти. Культи ей замотали каким-то тряпьём, дабы она не сдохла прямо на площади, и тут же вытолкали прочь, прямо в толпу. Нет, сделавших так по приказу советника стражей не заботила её судьба после наказания, но законники желали ей страданий, а смерть считали избавлением. Некоторые после такого быстро истекали кровью или умирали от самой боли, но эта, молодая ещё женщина, продолжала жить и ожидаемо распаляла злобу толпы. Горожане насмехались, толкали несчастную и плевали ей вслед. Она же, завывая от боли, стремилась спрятаться. Калека падала на камни мостовой и ползла, не в силах подняться на ноги. В глазах её застыл ужас обречённости. Уже скоро, как только толпе надоест издеваться над злодейкой, безрукую выкинут за ворота, обрекая на смерть от холода и голода. Хотя есть шанс, что оставшиеся при ней прелести прокормят её в селении потерянных. Там немало разных калек нашли своё последнее пристанище, исполняя злую волю их «спасителей».
— И третьим, и последним на сегодня, будет казнён вор Васп! Этот злодей хоть и не убил никого, но похуже того же Хлора! Он много раз избегал поимки, хотя о его многочисленных кражах было давно известно законникам. И вот он попался! Как символ неотвратимости правосудия он будет повешен! Смотрите, наслаждайтесь и помните о законе! — объявил явно заскучавший в роли оратора советник.
Он был абсолютно равнодушен и к самим казням, и к восторгам горожан, и даже к правосудию. Выйдя сюда покрасоваться, он был разочарован собственными чувствами. Советнику казалось, что даже этому обречённому на казнь преступнику нет никакого дела до его сиятельной персоны, и это печалило.
Синие, словно безоблачное небо, глаза вора, казалось спокойно смотрели и на стражей, и на палача, и на толпу на площади. Он проиграл в этой игре, где ставкой была его собственная жизнь, и был готов к такому концу. Вор проводил каким-то обречённо-печальным взглядом взмывшего в серое небо ворона и покорно подставил голову под петлю. Этот плотный, невысокий, но и не низкий мужчина, словно полностью смирился со смертью и уже протянул руку Ару, перевозчику мёртвых на тёмной стороне. Толпа стихла, ожидая очередной забавы над висельником. Они ненавидели его за то, что был другим, за то, что не желал жить по правилам, и особенно за то, что смел вообще жить вне их такого знакомого и, как им казалось, правильного мира. Палач выбил высокую подставку из-под ног вора, и петля резко затянулась. Руки смертника инстинктивно схватились за верёвку, будто бы он мог ослабить сдавившую его шею петлю. Внезапно приближение смерти не понравилось смертнику, и он предпринял инстинктивную попытку спастись. Синие его глаза стали огромными, а язык полез наружу, выталкивая стекавшую по бороде слюну. Он довольно долго дёргался, скорее уже не понимая, что происходит, чем продолжая тщетные попытки выжить.
— Правосудие свершилось! — с этими словами советник Флер да Ламут, неспешно, с неизменно заносчивым видом, покинул помост.
Горожане ликовали, забрасывая висельника какими-то объедками. А вора уже накрыла тьма и он осознал, что шагнул на тёмную сторону, сторону смерти. Боль от удушья, желание спастись и даже последние мысли о смерти — всё это растворилось в мрачной пустоте. Он не знал сколь долго длилась эта тьма, может мгновенье, а может целую вечность. Внезапно, широко распахнув глаза, он вернулся к свету. Ему пришлось прищуриться, так ярок был свет вокруг. Он висел в прозрачном, заполненном голубоватой дымкой кубе и тот постепенно исчезал.