– Подложила меня под двух мужиков, и теперь – прости? Ничего больше сказать не хочешь? – начала заводиться я, а в голове мысль бьётся – «я беременна!!!» – Зачем? За что?! Это месть какая-то извращённая? – едва ли не срываясь на крик, выпалила я.
– Да нет же! – резко обернулась ко мне Аня. – Всё не так… Ты не понимаешь…
– Ну так объясни, – с вызовом бросила я и уселась на кровать, всем своим видом демонстрируя готовность долго и внимательно слушать.
Она молчит, глядя в окно, я жду, гадая где денег на аборт брать? Ясно же что рожать сейчас не ко времени, ладно бы если по любви великой, тогда может и оставила бы, но так… Как-то я не готова стать мамой. Если другие девчонки с малолетства мечтали о белом подвенечном платье и выводке карапузов, то я в их число не входила, и вдруг такое! Так что вопрос этот решёный. Одна беда – бесплатно никто эту проблему за меня не решит.
– Ты в последнее время… – наконец-то подала голос Аня. – Ну… с того как папа… – она оборвалась, опустив взгляд и буркнула: – Прости…
– Дальше, – якобы безразлично произношу, хотя сердце и защемило от тоски.
– В общем, я бабушке рассказывала об этом.
– Когда успела-то? – приподняла бровь я, памятуя об отсутствии здесь мобильной связи.
– Она с стационарного телефона, что в Управлении стоит, звонит порою. Вот как-то и рассказала я ей о тебе, – пояснила девушка. – Ты ж не знаешь, она всю жизнь с детками пронянчилась…
– Степан рассказывал, – упростила я ей задачу.
– Ну вот и твою историю она близко к сердцу приняла, – кивнув мне в ответ, продолжила Аня. – К ней Павел частенько заглядывал за каким-то травным сбором. Она ж в этом разбирается. Сушит травки, смешивает. От бессонницы там, от головной боли, от…
– Допустим. Дальше-то что? – поторопила я рассказчицу, явно сознательно уходящей от темы.
– Ну и сговорилась она, что я приеду с подругами, и надо б вам развлечение устроить, чтобы отвлеклись от обыденности. Постой, не перебивай, – попросила она. – Так вот, бабушка сговорилась с Павлом, что он кого-нибудь из друзей приведёт или самого Леонида, или Сергея, они ж вечно там втроём тусят, как только время свободное вырывается. А тут у тебя по гаданию два суженых вышло, ну вот двое к тебе в ночи и заявились.
– То-то мы в окно выглядывали, – невесело усмехнулась я, вспоминая тот момент и так мерзко стало. – Они ещё и выбирали к кому пойти? – произношу, а внутри всё аж переворачивается, это как же можно до такого докатиться-то, не деревня, а улица Красных фонарей.
– Ну да, – понурилась Аня. – Но… Кир, всё должно было быть не так! Они просто должны были показаться и всё. Вы бы с Надюхой обсуждали потом свои видения по секрету, фантазировали бы, а мы с бабушкой подливали бы масла в огонь всякими россказнями. А вышло…
– Публичный дом у вас вышел, – фыркнула я. – Что ж вы, не остановили их в первую ночь, коли поняли, что всё пошло не так? Почему не предотвратили повторный визит?! Если б не тот случай…
– Бабушке оттого плохо и стало, что перенервничала из-за тебя! – воскликнула Аня.
– То есть, теперь я ещё и виновата в чём-то?! – совсем закипела я. – Ты с больной-то головы на здоровую не перекладывай. Если б ей плохо не стало, я бы до сих пор, как последняя шалава, подстилкой для богатых сучьих сынков служила бы! Тоже мне… подруга называется…
– Не могла она им запретить, – отводит взгляд Аня. – А я и тем более…
– Это в своём-то доме не могла? Да выгнала б в три шеи! Вон, как на Степана рычать, так она горазда, а как этих…
– Так Степан-то, что? Он всё простит. А этот Леонид… Зря она с ним связалась. Страшный он человек, Кир, – добавила девушка подозрительно отводя взгляд, прошептав: – Опасный…
Такая реакция меня удивила. Вот только ответить я ничего не успела, в дверь тактично постучались, и послышался голос Клавдии Федотовны:
– Хватит уже секреты разводить, чай подоспел!
– Ты не злись, Кир. Она не со зла. Кто ж знал, что так выйдет, – вставая, произнесла Аня.
Стол уже, действительно был накрыт на четыре персоны: чашечки с блюдцами, заварной чайничек, пиалки с мёдом и вареньем, ну и свежеиспечённые пироги. Хозяйка дома с дедом Степаном уже чинно восседали по разные концы стола, и вполне привычно переругивались.