Поэтому сегодня он с огромным удовольствием расположился за краем кулис, предвкушая получить полное удовлетворение от встречи с пушкинским творением. Великий сочинитель неизменно вызывал у Филиппа восхищение своей волшебной способностью погружаться в тот магический океан мыслей, памяти, чувств и эмоций, кажущийся доступным для всех, но из которого черпать слова текста могли, увы, всего лишь единицы!
Режиссёр спектакля объявил: «Ну, поехали!», и – представление трогательного повествования о жизни, любви и людях началось. Зазвучала увертюра, появился рассказчик:
– В провинции российской хмурой,
Лет около двухсот назад,
Жил-был помещик Троекуров –
Не шибко знатен, но богат…
Открылся занавес. На авансцену, один за другим, начинают выходить гости. Интерьер – богатый дом с подворьем и садом, имение Троекурова. На террасе заиграл оркестр. С другой стороны сцены к гостям выходит сам Троекуров. Удобно устроившись, Филипп уже через несколько минут отключился от реалий – настолько происходящее на сцене захватило сознание, оставив поверху лишь восхищение первоначального авторства, преклонение перед творчеством которого неизменно возвращало Филиппа на землю в моменты личной экзальтации, проявляющейся иногда у него после удачно написанного абзаца.
Наконец раздался выстрел Верейского, кулисы сошлись, и к зрителю вновь вышел рассказчик:
– Последний поворот в сюжете,
Героев меркнет силуэт –
Печальнее на белом свете
Историй не было и нет…
Все, кто был в тот день в театре, тоже выполнили свои роли – сегодняшних зрителей, и они, не сдерживая эмоций, сотворили настоящий шквал радостных аплодисментов, без конца выкрикивая вечное после удачно прошедшего представления: «Браво! Браво!» – и уже в ответ им раскланялся режиссёр.
Поднялся со стула и Филипп, хлопая актёрам, которые оказались в одном пространстве с ним за кулисами. Зина, сверкая счастливыми глазами, вопросительно кивнула ему: «Ну как?», и он вытянул руку с поднятым большим пальцем: «Отлично!»
Спускаясь по лесенке со сцены, Сёчин с удовлетворением подумал: «Без сомнения – даже в затерянной в безвременье квартире будет стоять книжный шкаф с полным собранием сочинений человека с густыми бакенбардами», – и отправился к себе в кабинет.
Пришлось задержаться, чтобы привести в порядок бумаги, скопившиеся за последние дни. Уже заканчивая свои дела, он вдруг услышал чей-то истошный вопль: «Пожа-ар! Пожар!», и забыв прихватить трость, выбежал из кабинета – в коридоре чувствовался явственный запах гари. Прихрамывая, поспешил в зал, глянуть – как бы кто не задержался. Когда уже поднимался по ступенькам на помост, сработала сигнализация, включились системы подачи воды. Мелькнула мысль: «Повезло, что хоть не на спектакле». При взгляде на сцену, и по зрительному залу, почувствовал облегчение – людей не было.
Филипп уже решил поспешить, как пересекая сцену, услышал с левой стороны от себя мяуканье. Подковыляв к щиту декорации, понял, что постамент оказался уже прикреплённым к полу болтами. Оказалось, что во время установки декораций рабочие задвинули щитом отверстие в дощатом полу, где всеобщая любимица Матильда, оборудовала себе «гнездо», и уже успела принести котят. Сколько именно их, он не знал, вспомнил только Лёвину фразу о мнении настройщика Степана: «Котенят у Моти три штуки будет, и все рыжие!». А дым уже заполнял сцену, и он, как мог, побежал на звук.
Подобраться к кошачьему семейству можно было только со стороны узенького коридорчика, который был за стенкой, и вёл до кладовки с реквизитом. По неписанному правилу, эти вещи не уничтожались, а подлежали бессрочному хранению, там и устроила Мотя свой «роддом». А туда можно было попасть, только спустившись со сцены
Сёчин рванул в коридор, и метрах в пяти от входа в кладовую, явственно услышав кошачье пищание возле пола. Перегородки, как и сама сцена театра были изготовлены из древесины, и если честно, подумал он, – удивительно как раньше не возник такой пожар, но вполне возможно, что как раз сейчас и вспыхнет. Пока эти мысли крутились в голове, время шло. Нужно было найти какой-нибудь ломик, или гвоздодёр, чтобы отжать доски. Увидев приоткрытую дверь гардеробной, Филипп забежал туда. А дым уже начинал проникать сквозь дощатые стены, дышать становилось всё тяжелее.