До трех лет я мало помню себя, хотя некоторые воспоминания довольно четкие и ясные, конечно же все окрашены эмоционально. В аспен методе, на котором я в данный момент обучаюсь на трансформационного ментора, это называется эмоциональные заряды. Давайте немного поясним, ментор — это человек, который может помочь своему менти (ученику, клиенту) пройти туда, где ментор уже сам был. Трансформационный ментор, в свою очередь, проводит клиента до той трансформации, которая нужна клиенту, которую определяют на сессиях. Сессии помогают решить многие запросы, главная цель ментора — научить менти жить полной жизнью, не спотыкаясь о внутренние травмы.
Какое самое яркое воспоминание у меня до трех лет? Их несколько и все они связаны с тем, что мама ругала меня за мои проявления. Один раз я пошла на задний двор частного дома рвать одуванчики, пролезла стойко через крапиву, а одуванчики не нашла, побежала жаловаться маме с горечью поражения, но получила «нагоняй» за то, что «занимаюсь ерундой». Для ребенка любая мелочь — не ерунда, для него это целый мир и мой мир рухнул в тот момент, когда я не нашла свой заветный одуванчик и не получила такой нужной поддержки и ласки от матери.
После трех лет мать развелась с отцом, надо сказать отца я не помню вообще, он просто был вычеркнут из родовой системы, я до 13 лет не знала, что это не совсем нормально, когда у тебя нет отца. Одно единственное воспоминание об отце тоже довольно странное, я помню его безразличие ко мне и замученную мать с миллионом дел. Как думаете откуда у меня вопросики с самореализацией и деньгами? Отец напрямую отвечает за реализацию и доход, а у меня от был вычеркнут из системы.
Далее был переезд к родственникам в другой город Б, это были 90-е, всем было тяжело, но я была слишком мала, чтобы это понимать. Я ходила в садик, периодически болела, однажды я заболела серьезно, и мама повела меня в местную больницу, где ей отказали в лечении, так как у нас не было прописки. Я четко помню тот момент, как мы шли по улочке к нашему дому, и мама сдерживала слезы, скрывая их от прохожих и утирая их, а они лились ручьем. В тот момент я почувствовала, насколько же мама маленькая и беззащитная девочка, как мне защитить ее? Эти мысли разъедали детскую психику. Возможно, тогда, а возможно и ранее, но я взяла гигантскую ответственность за жизнь матери. Я почувствовала себя виноватой, в том, что это из-за меня мама плачет, из-за меня ей плохо. Что довольно естественно для детей этого возраста, до 5 лет ребенок думает, что мир крутится вокруг него и что именно он причина всего, что происходит вокруг.
Как и во многих советских семьях, у нас были скандалы: мама, уставшая и измученная, приходила с работы и срывалась на меня, что вызывало у меня дичайший страх, я не чувствовала себя в безопасности. Есть ли у меня базовое доверие к миру? Конечно же нет, я его в себе взращиваю. Для ребенка мать — это отношения со всем миром, и когда мать небезопасна, то и весь мир автоматически становится небезопасен.
Мне часто угрожали, что я слишком плохо себя веду и меня оставят одну, какой же был у меня ужас, когда я однажды проснулась одна дома, а мамы не было в квартире. Я четко уловила в тот момент — я «накосячила», мама реально ушла, я должна как-то ее вернуть и быть послушной, делать все лишь бы она не ушла. Привет, адаптивный ребенок.
Вообще из всех воспоминаний до 6 лет, мне сложно вспомнить что-то радостное, эти воспоминания можно пересчитать по пальцам. Всегда я чувствовала какой-то дискомфорт, стыд, вину, напряжение, всегда что-то со мной было не так, не такая, как надо, а как надо не понятно. Все это угнетало.
После 6 лет мы вернулись в родной город С., я стала жить с бабушкой, а мама вернулась в другой город Б. на заработки. Это было смешанное по чувствам время, с одной стороны, я радовалась и получала позитивные эмоции, за что могу сказать спасибо своим бабушке и дедушке, с другой стороны, бабушка любила припугнуть и поругать. Самое неприятное в этот период — это угрозы «сдать в детдом, чтобы поняла, как там дети живут и начала ценить, что имеешь». Первые разы эти угрозы были невероятно страшными, я притихала, делала все как положено, ходила по струнке. Если вы думаете, что я творила какую — то «дичь» и именно поэтому меня так пугали, то нет, я просто была активным веселым ребенком, любящим бегать, прыгать, играть и веселиться. В моей памяти нет криминальных моментов с драками с другими детьми или порчей имущества, например.
Чем больше бабушка мне угрожала, тем меньше я в это верила. Однажды ко мне пришло осознание, я помню все до мелочей, где и в какой момент я поняла, что мне врут. Тогда рухнуло доверие и к бабушке, я поняла, что в принципе меня окружают одни вруны и веры никому нет, все люди врут и обижают. Такие выводы сделало мое детское сознание, что отпечаталось сильной установкой на дальнейшей жизни.