Огромная рука схватила ее за загривок, подняла, усадила и так нажала на голову, что она почти поцеловала землю у себя между ног. Так прошло несколько мучительных мгновений. Ее туловище бурно вздымалось, рука на шее удерживала ее на месте. Ее зрение восстановилось раньше, чем легкие, но она видела только землю перед собой и собственную промежность. Толпа застыла в мертвой тишине. Блажка не слышала ничего, кроме своего тягостного дыхания. Рука отпустила ее шею, и к Блажке подошли спереди. Подняв голову, она увидела, что перед ней села на колени Инкус. Раздвинув мощной рукой волосы, она явила раскаявшееся и решительное лицо. Последовал вопрос, лишенный всякой интонации:
– Я могу остаться?
Блажка протянула руку и коснулась рукой трикраткиной щеки. Ее голос еще не вернулся, но разве это было важно?
«Будешь еще поддаваться?»
Голова покачалась из стороны в сторону.
– Нет, вождь.
«Хорошо. Можешь остаться».
Инкус помогла Блажке подняться на ноги, и зрители дружно выдохнули. Было ли это облегчение или разочарование – Блажка различить не могла. Встав, она старалась не шаркать ботинками, пока направлялась к Колпаку.
– Дай ей меч, – прохрипела она ему. – И не ставь ее против других сопляков. Дерись с ней только сам.
Колпак кивнул, Блажка забрала у Лодыря свои вещи.
– Моя рука весьма хороша для опоры, если тебе нужно, – предложил тертый.
– Не нужно, – просипела Блажка и ушла сама.
В ту ночь она дала копыту необходимый отдых и рано ушла в свою светлицу. Сон манил ее. А потом отступил. Она кашляла в подушки, потела на простынях. Ночь, постель стали ей тюрьмой, держа ее на грани сна и никак не отпуская. Лихорадочно дрожа, со стучащими в голове молотами, она не могла обрести ни спокойный сон, ни сил, чтобы подняться. Жгучая тяжесть ползла от ее груди к горлу, невзирая на мучительный кашель. Терзания казались живым существом, неотступным и достаточно коварным, чтобы являться только когда она оставалась одна, делая ее слабость чем-то сокровенным и личным.
Но этой ночью к ней вторгся кое-кто еще.
Сонливость отступила, зверская головная боль прекратилась, кашель затих. Все знакомые боли ушли, точно обидевшись, что она позволила наблюдать за их воздействием постороннему. Блажка еле заставила себя выпрямиться и оказалась на табурете, прислонив спину к стене.
– Штукарь.
Он сверкнул улыбкой в слабом свете, золотые зубы тускло блеснули под луной.
– Я знала, ты пришел, чтобы затрахать нас до смерти, – прорычала она.
Чародей лениво почесал огромный живот.
– По правде сказать, сперва я планировал не это. Я бы предпочел, чтобы вы все стали моими союзниками.
– Прибереги свое вранье. Я тебя слушать не буду.
– Жаль. Потому что, боюсь, если ты не будешь меня слушать, твое копыто обречено.
Подувший с балкона ветерок охладил пот, что выступил у Блажки на коже, и ей стало даже более зябко, чем можно было ожидать. Штукарь едва шевелился. Он являл собой почти безликий сгусток тени, заполнявшей угол комнаты, и его фигуру венчали очертания тюрбана. Больше всего в нем пугала эта неподвижность – словно он намеренно себя сдерживал. Блажка попыталась вспомнить, куда положила тальвар, но это знание легко ускользнуло из ее разума, будто извивающийся угорь из пальцев. У нее оставались только голые руки. Обхватить его шею и сжать. Сейчас было самое время для выпада. Сейчас! Но она не сумела двинуться с места. Ее охватил очередной приступ кашля.
– Я тебя убью, – прохрипела она.
Чародей рассмеялся.
– Ты можешь пойти по этому пути. Хотя я полагаю, ты на нем оступишься. Я не жажду ничьей смерти, но не стану и мешкать, если мне придется убить всех твоих братьев, если ты заставишь меня это сделать. Раз таков будет твой выбор.
– Выбор? Я не стану играть в твои игры!
– Ты должна проголосовать против Шакала.
– Проголосовать? Что ты… против Шакала? Ты чокнулся.
– Нет. – На пальцах Штукаря сверкнули кольца, когда он поднял руку, чтобы почесать нос. – Напротив, это единственное верное решение. Ты выступишь против него, но не станешь предупреждать о своем предательстве. И это положит конец его амбициям.
Осознание не столько поразило Блажку, сколько польстило ей – как рука, давно ее касавшаяся, но которую она заметила только теперь, с нежным поглаживанием по большому пальцу.