Какой еще, к черту, ЮНПИС, возражал мысленно Рамиров. Ты дурак, «оракул», ты совсем ничего не понимаешь во взаимоотношениях людей, если только люди не дерутся, стараясь убить друг друга… Ну, хорошо, допустим, ты уловил какую-то фальшь в голосе Юлии, какую-нибудь логическую несуразицу. Типа: как она узнала номер моего персонального видеофона — ведь доступ к сведениям такого рода могут иметь только вполне определенные государственные органы… А, может быть, просто Джилька ей сказала? Может быть, дочь все-таки жива, и ничего с ней не стряслось, а просто уставшей от многолетнего одиночества женщине понадобилось оживить в своем сердце некогда умершие чувства, и тогда она вспомнила про него, бывшего мужа, и сейчас Рамиров придет, и она встретит его, как ни в чем не бывало, и извинится за свою чудовищную ложь во имя их любви, и он, конечно, сперва наорет на нее, а потом вернется из своего колледжа Джилька, и они помирятся, и сядут все вместе пить вкусный чай с вкусным тортом, а назавтра он проснется рано-рано и будет долго слушать, как Юля дышит во сне, и будет вдыхать почти забытый аромат ее волос…
Зачем ты обманываешь себя, твердил не то зануда-«оракул», не то тот второй «я», который всегда сидел в нем. Джилька мертва, и это факт, да и не такова твоя бывшая супруга, чтобы использовать т а к о й предлог для встречи с тобой. Все проще и трагичнее, и в квартире, куда ты сейчас летишь, тебя ждут юнписовцы, и мой долг — запретить тебе идти туда, не пустить и все… Ты же боец, Ян, а чтобы быть бойцом, надо обязательно чем-то жертвовать… Я не пущу тебя навстречу опасности!
И Рамиров действительно почувствовал, как невидимая сила сковывает его тело и ноги, а потом начинает разворачивать к выходу. И тогда он взбунтовался.
Решительно сдернув с себя проклятую шапочку и сунув ее в карман, Рамиров в несколько прыжков оказался у нужной двери. Позвонил, не отрывая пальца от кнопки.
Дверь открылась, и он сразу же пожалел, что отказался от услуг «оракула». Потому что на пороге стоял не кто иной, как юнписовец по фамилии то ли Деро, то ли Даре (во всяком случае, физиономия была Рамирову хорошо знакома), с портативным и бесшумно действующим атомайзером в руках.
— Входи, Ян, — сказал он сочувствующим тоном.
Ничего другого в данной ситуации и не оставалось делать.
Рамиров шагнул через порог, и, постоянно ощущая на своей спине враждебный взгляд ствола атомайзера, дал сопроводить себя в комнату.
Здесь его сердце опять рухнуло с высоты небоскреба. Потому что посреди комнаты стоял гроб, в котором лежала его дочь Джилька, прожившая ровно пятнадцать лет на свете. У изголовья траурного ложа сидела бывшая жена Юлия, лишь скользнувшая по Рамирову безучастным, словно ослепшим взглядом. В комнате также присутствовали Дефорски и несколько юнписовских новичков.
— Ловко сработано, парни, — с трудом произнес Рамиров, обращаясь к своим бывшим коллегам. — Узнаю наши старые добрые методы борьбы за мир…
— Послушай, Ян, — попытался что-то сказать Дефорски.
— Сначала — соболезнования, потом — допрос. Такая, что ли, будет схема? — не дал ему договорить Ян. — А оружие — это ведь так, на всякий случай, не правда ли, Роберт? «Чтобы ненужных соблазнов не возникало», как говаривал в свое время ваш начальничек…
Он судорожно сглотнул пересохшим ртом.
— Только вот что, — сурово продолжил Рамиров. — Давайте договоримся, что сначала слушаю вас я: где, как и почему случилось вот э т о, — он взглянул на восковый профиль дочери. — Потом… потом можете задавать свои вопросы.
— Извини, Ян, что нам пришлось встретиться при таких обстоятельствах, — сказал Дефорски (В голову Рамирову пришла уж вовсе абсурдная мысль: «Может, они-то и подстроили убийство Джильки, чтобы таким образом выйти на меня? Неужели они могли бы пойти на такое?!» — но потом он опомнился: все-таки ЮНПИС не из злодеев состоит, по крайней мере, раньше не состоял). — Хочу тебе сказать сразу, что твоя дочь пала от руки тех негодяев из Легиона, с которыми ты в последнее время заигрываешь. Правда, пуля была шальной, и предназначалась вовсе не ей, но разве тебе от этого будет легче?!
Дальше Дефорски довольно подробно описал, как накануне вечером Джилька имела несчастье проходить мимо одного из баров, где в тот момент гуляли подвыпившие молодчики из числа «эксов». («Куда это она направлялась на ночь глядя?», по инерции подумал Рамиров, но тут же сообразил, что, скорее всего, дочь шла к нему, в «Голубую розу»). Чего-то они там между собой не поделили, и, не долго думая, для выяснения отношений пустили в ход огнестрельное оружие. По причине своей нетрезвости никто из них не попал друг в друга, но одна пуля отрикошетила от никелированной стойки и прошила окно-витрину, уложив девочку наповал. Мгновенно отрезвев, парни тут же разбежались — их никто не осмелился задержать, опасаясь оружия, а бармен вызвал полицию и «скорую»… Объявлен розыск подлецов, и мы их непременно возьмем, говорил Дефорски, они свое получат, ты не сомневайся, Ян…
— А за это ты нам поможешь, — подхватил язвительно Рамиров. — Так что ли, получается, Роберт? Будто взятку мне предлагаешь!
— Ну, зачем ты так, Ян? — досадливо поморщился Дефорски и повернулся к своим подчиненным. — Да уберите вы оружие, ребята, неужели самим не понятно?!
Те виновато спрятали атомайзеры.
— Вот что, — сказал Дефорски, не глядя на Рамирова. — Мы понимаем твое состояние и не будем больше тебя беспокоить. Только… чтобы в будущем никогда больше эти выродки не убивали невинных мальчишек и девчонок, детей наших, чтобы не доставляли они горя мирным людям… прошу тебя, заклинаю: отдай нам прибор, который прислали этим убийцам!..
Спокойно, Рамиров, спокойно, бормотал мысленно Ян самому себе. Не поддавайся моментальным импульсам. А один из этих подленьких импульсов диктует сейчас тебе: в качестве мести за дочь отдать «оракул» борцам за благородные идеалы, чтобы они, борцы эти, настигли и сурово покарали засранцев!..
— Согласен, Роберт, — сказал он вслух. — Только, к сожалению, прибор этот сейчас не со мной, Роберт. Не ношу я с собой такие сокровища, понимаешь? В надежном месте он спрятан…
Когда они поймут, что я не собираюсь отдавать им «оракула», наверняка с ними придется драться, как-то отстраненно думал при этом Рамиров. А у гроба, в присутствии Юли, это было бы просто кощунством. Значит, надо увести их отсюда…
Он подошел к гробу и вдруг, повинуясь порыву, мягко обнял Юлию за плечи и хотел прижать ее к себе. Что-то с хлестким звуком ударило его по щеке, и Ян не сразу сообразил, что получил пощечину.
— Ненавижу тебя, Рамиров! — побелевшими, сухими губами сказала она. — Не-на-ви-жу!.. Ведь это из-за таких, как ты, погибают дети! Своим дурацким стремлением быть добреньким для всех ты губишь людей. Ты был и остался убийцей, Рамиров, и, если бы не эти люди, я бы никогда не позвала тебя сюда! Потому что ты и только ты виновен в смерти Джильки!.. И зачем она связалась с тобой, подлецом?!.
Это было куда больнее, чем пощечина. Что-то внутри Рамирова безвозвратно рухнуло, но он почему-то ничего не смог сказать в свое оправдание, сколько ни пытался, только уже на пороге все-таки оглянулся на Юлию. В последний раз…
Они молча вышли из квартиры.
Спускаясь по лестнице в окружении широкоплечих юнписовцев, Рамиров натянул на себя шапочку с «оракулом». Покосился на своих «конвоиров», но те, похоже, посчитали этот жест вполне естественным.
На площадке между четвертым и третьим этажом Роберту Дефорски вдруг стало плохо. Он судорожно уцепился за перила и стал шарить по карманам. Все остальные тоже были вынуждены остановиться. Один из парней подхватил Дефорски под локоть и помог ему справиться с никак не желавшим открываться пузырьком, в котором хранились желтоватые пилюли.
Дефорски пожевал таблетку и извиняющимся тоном сказал в пространство:
— Все-таки скверно, что человек зависит от какого-то жалкого кусочка мышечной ткани, которому наплевать на то, что у человека — масса дел и в обрез — времени!..
— Не надо бы вам работать по ночам, Роберт Николаевич, — сердито буркнул один из юнписовцев. — Совсем уже себя загнали, как скаковую лошадь…