Я сделал шаг в сторону и, выглянув из-за плеча командира, увидел в пяти шагах от нас, в густой траве, труп солдата. В форме милитара с нашивками ОВС Сообщества. Моего ровесника. Он лежал на боку, подложив под голову руку, словно собрался «придавить на массу», как говорят военные водители. Грудь и спина трупа были прошиты строчкой рваных отверстий, в которых запеклась кровь. Крови под солдатом было так много, что меня невольно замутило. Судя по всему, бедняга попал под пулеметную очередь…
— Обыщите его, — тихо приказал Бык.
Но никто из нас не сдвинулся с места. Тогда лейтенант повернул к нам неестественно белое лицо, покрытое крупными каплями пота.
— Вы что, оглохли, мать вашу?! — прорычал он. — Ромпало! Живее!
В карманах убитого не оказалось ни документов, ни каких-либо других вещей. Отсутствовал и личный медальон. Чуть поодаль виднелся старенький АКМ-90. Лейтенант поднял его, зачем-то заглянул в дуло и отстегнул магазин. Привычным движением выщелкнул на ладонь патроны — боевые, судя по маркировке — трассирующие.
— Шо ж такое творится? — опять не выдержал Канцевич. — А, командир? Он же мертвый как чемодан!
Бык вставил патроны обратно в магазин, пристегнул магазин к автомату, аккуратно поставил оружие на предохранитель и протянул его Корреспонденту:
— Придется вам тащить на себе до конца задания, господин Рамиров. Больше некому…
Я думал, что Рамиров сейчас возмутится таким решением, но он молча повесил автомат на плечо.
— Кончились учения, ребята, — сказал Бикофф. — Это — война…
МИЛИТАР ЯРОСЛАВ КАНЦЕВИЧ («ОДЕССИТ»)
Я думал, что командир отдаст нас сейчас такой приказ, по которому нужно будет куда-нибудь бежать, ползти, прыгать, стрелять и вообще рвать кого-нибудь зубами и ногтями.
Но Бык приказал закопать труп милитара, а потом отвел нас в ближайшую рощицу и объявил привал с обедом. Обед — было чересчур громко сказано, потому что состоял он из традиционных «сухпайковых» консервов. Признаться, лично мне еда в тот момент в глотку не полезла: перед глазами все маячило искаженное лицо бедняги-мертвеца…
Остальные тоже жевали без аппетита, и только Корреспондент и Бык без видимых усилий расправлялись с тушенкой.
Вообще, все сразу стали тише воды и ниже травы. Хотя наверняка у каждого вопросов было — вагон и маленькая тележка.
— Так что будем делать, мой лейтенант? — нарушил я всеобщую минуту молчания. — По-моему, мы влипли в неприятный ералаш!
Бык не торопясь проглотил очередной кусок.
— А что, есть какие-нибудь конкретные предложения, Слава? — глухо осведомился он.
— Мне кажется, — сказал я, — раз учения автоматически перестали быть, как говорят у нас в Одессе, нам следует пробиваться к своим… Так сказать, переходить линию фронта.
— Если таковая, конечно, существует, — вмешался Рамиров, задумчиво перемалывая зубами ржаной хлебец.
— С чем пробиваться-то? — спросил Эсаул. — У нас же нэ оружие, а… дэтские хлопушки!
— Плеткой обуха не перешибать, — встрял в разговор Антон. Первый раз на моей памяти он почти правильно употребил нашу пословицу.
— Поверьте Плетке на слово, — машинально схохмил я, но никто даже не улыбнулся.
Эсаул был полностью прав. Кроме как на штык-ножи да на приемы рукопашного боя, надеяться нам было не на что. Даже автомат, доставшийся нам в наследство от покойника, проблемы вооружения группы не решал…
Народ безмолвствовал, но не грозно, как в пушкинском «Годунове», а подавленно.
— Придется для начала выйти на противника и разжиться оружием за его счет, — потянувшись с хрустом в суставах, сказал Бык.
— Интересно, — высказал вслух назревший у всех вопрос Гувх. — А кто наш противник? Штатовцы? Или какие-нибудь турки?
— Какая разница? — переспросил Артур-«Большой Камень». — Не все ли равно, от чьей пули загнешься?
— Ты что — помирать собрался? — осведомился Сибиряк.
— А ты, наверно, с гранатой под первый встречный танк ляжешь? — парировал Абакалов.
— Хватит спорить, — прервал их командир. — Вот что…
Закончить ему не дал странный возглас Эсаула. Мы оглянулись на него. Даргинец сидел, скрестив ноги по-восточному, а в его левой руке был зажат брусок взрывчатки. Не той, бутафорской, которой нас снабдили перед вылетом в бригаде, а самой что ни на есть настоящей, типа «сэндвич», с ого-го какой пробивной мощью!..
— Где ты это взял, Пшимаф? — почему-то шепотом спросил лейтенант. (Я сразу вспомнил тот древний анекдот, где мужик отвечает: «Где взял, где взял… Купил!» — но решил оставить его пока при себе).
— В вэщмэшке, — лаконично сообщил Эсаул.
Бык пришел в себя быстрее всех: на то он и командир.
— А ну, — приказал он, — всем проверить личное оружие и снаряжение и доложить!
Вскоре мы сидели с открытым ртом. У всех нас и боеприпасы, и взрывчатка оказались боевыми, хотя этого просто не могло быть. К примеру, я сам проверял свой ган еще в «джампе», и патроны у меня тогда были холостыми, с полосатым ободком… Получалось, что произошло чудо.
— Чудеса, — покрутил головой Бык.
— Нет, не чудеса, — вдруг сказал Корреспондент. — Я подозреваю, что вас отправили на настоящее боевое задание. Только вот зачем от вас — да и не только от вас — это скрыли?..
— Вот это аффект! — присвистнув, воскликнул Аббревиатура.
— Значит, все-таки это война, — полуутвердительным тоном сказал в пространство лейтенант.
— Не обязательно, — возразил Рамиров. — Вспомните «пандухский конфликт» — там тоже никто никому войны официально не объявлял, а просто швырнули через границу войска в полном боевом снаряжении — и закрутилось!.. Сдается мне, что вас, ребята, опять хотят использовать в качестве пешек. А впрочем, это несложно проверить. Мой комп-нот имеет выход на сеть пресс-служб, так что попробуем узнать, что в мире творится.
Напрасно он надеялся, никакой связи с внешним миром у его комп-нота не оказалось.
— Ерунда какая-то, — растерянно проговорил Рамиров. — Непонятно… Не нравится мне все это. И знаете, почему? Потому что получается, что ваше командование знало о начале боевых действий, но не захотело поставить вас в известность. Отправили воевать неизвестно против кого…
— Как кур во тши, — скаламбурил опять не к месту наш стажер.
— А, может, над нами ставят какой-нибудь эксперимент? — предположил Большой Камень.
— Психологический, — добавил Гувх.
— Что-то уж очень знакома мне эта ситуация, — продолжал, никого не слушая, наш взводный. — Словно я и раньше попадал в такие же казусы…
— И мне… И я, — почти хором подтвердили Гаркавка и Эсаул.
— Да? — встрепенулся Корреспондент. — Когда? Где? При каких обстоятельствах? Вспомните, ребята, попытайтесь! Это важно, поймите! Что же вы молчите, Евгений?
Но Бык махнул рукой.
— Некогда, — резко сказал он. — Не стоит раздумывать да вспоминать, что там кому-то во сне приснилось.
— А вы считаете, что это вам уже снилось раньше? — тут же прицепился к его словам журналист.
— Ничего я не считаю, — с некоторым раздражением отрубил лейтенант. — Я знаю: когда горит дом, думать уже некогда… И еще я знаю, что моя страна — в опасности! А раз так… и поскольку мы вооружены, то предлагаю всем считать, что задача у нас остается прежней. Ясно? Что же касается того, что нас не предупредили о начале войны… Видно, вступили в действие законы военного времени, а в таких случаях, чтобы не допустить паники, всегда соблюдается строжайшая секретность.
Лейтенант, судя по всему, уже принял решение, и свернуть его с этого пути было бы не возможно. Лицо его сразу стало жестким. Как чемодан…
— А мы успеем? — после паузы осведомился я.
— Что за вопрос, Канцевич? — удивился Бык. — Обязаны успеть! У нас еще почти одиннадцать часов, а до Объекта — примерно восемьдесят верст.
Никто больше не проронил ни слова, хотя я видел по лицам дружков, что каждый из них вспомнил сейчас о Глазе и Тарасе. Что с ними стало? Где они? Живы или?..
И еще лично я думал о том, что, видимо, вскоре придется стрелять в живых людей — сознательно, прицельно, стремясь убить… Пускай это будут враги, уничтожать которых меня учили почти полтора года, но все равно это — люди, а не мишени… Игра в войну закончилась внезапно, и теперь начиналась суровая действительность.