Правда, оркестровая яма привлекала Ребекку больше игры актеров. Музыку она обожала, и сегодня театр захватил Вивальди и его времена года. История, что разворачивалась не сцене началась с осени, а, значит, в летнюю грозу спектакль закончится.
Это первый «год» в жизни Ребекки, который пройдет меньше, чем за пару часов, а, значит, у неё не так много времени для разоблачения жертвы. Да и где ее искать?!
Ребекка стала наблюдать за действием, что разворачивалось на сцене. Героев не так много. Среди них и должен быть он — ее спаситель, который и не догадывается, что она — его палач.
В этот раз театр Посрамления решил не ставить фольклорную сказку.
Героев было много: молодые мужчины и женщины. Они собрались в круг и под предводительством одного судьи бесконечно болтали о грехах Ребекки, но говорили о ней так, словно ее здесь и не было. Словно само ее имя — нарицательное, как общее определение для распутных дев. На протяжении четырех времен года они разбирали ее поступки и деяния и бесконечно сокрушались по этому поводу.
«Жаль, что такая музыка — свидетель этого бредового бестолкового сюжета!» — ругалась про себя Ребекка.
Ребекка пригляделась к актёрам и обомлела: никакие это были не актёры! Это был их настоящий городской судья и его свита! Этот судья и читал ей приговор, перед тем, как отправить к знахаркам!
А что же он судья? Где его бесы? Не он ли спаситель Ребекки? Ведь разоблачить самого судью прилюдно — вот оно — ее спасение! Она сегодня выступит палачом этого напыщенного нарцисса! Прямо в летнюю грозу несравненного композитора!
Итак, Ребекка стала наблюдать за судьёй и его свитой, представляя их актёрами.
Другие персонажи были простыми и не замысловатыми: эмоции и чувства читались на их лицах. Все кроме судьи были понятными для Ребекки. Один хмурился, другой сокрушался, третья хохотала, четвертая что-то бубнила себе под нос и постоянно ворчала. Они обычные персонажи своих ролей, а вот судья был… словно стёртым. На лице ни одной эмоции, зато он постоянно шутил, сохраняя каменное лицо.
В начале спектакля — осенью — он, как и подобает статусу, уселся на огромное кожаное кресло-трон и оттуда вещал о грехах Ребекки. Он ей показался надменным холодным павлином.
Летом, судья вдруг поменял свое местоположение и стал частенько расхаживать по сцене. И речь его изменилась: он стал больше улыбаться и шутить. Другие персонажи проживали свои роли: грустили, радовались, плакали, но не судья — он отшучивался. Для Ребекки он так и остался неразгаданным: зачем он все время шутил?! Ей казалось, что за шуткой он что-то прятал.
К началу осени его образ уже сформировался в ее голове:
Судья был молодой мужчина лет тридцати пяти, очень высокий, наверное, выше всех присутствующих, но и самый худой из кого бы то ни было. У него были тоненькие руки-смычки, которыми он активно жестикулировал, когда стоял, и длинные-предлинные ноги. Когда он ходил — напоминал цаплю, а когда стоял — кузнечика, что стрекотал своими длинными лапками.
Голова у него была неестественно большая по сравнению с длинными и худым телом. Ребекка отметила, что лицо его было симпатичным, а взгляд приятным. Глаза небесно-голубые излучали то ли тепло, то ли искрились от ледяного холода.
Она все разглядывала его и не могла определиться: кого же он больше напоминал ей? Пока стоял, активно жестикулируя руками, походил на философа-кузнечика, пока ходил, четко отмеряя каждый шаг — учёного аиста. Впрочем Ребекка не ломала себе голову: и в первом и втором варианте человека объединяло одно — острый ум и мудрость.
К такому выводу пришла Ребекка под конец осени. Она обратила внимание, как судья, пока ходил по кругу, рассуждая о ее проступках, растирал ладони друг о друга: он заметно нервничал. Ребекка предположила, что игра на сцене знатно выматывала его. Он прекратил шутить, но стал более нервным и это замечалось в его резких передвижениях и протирании ладоней. Вот таким он стал понятен для Ребекки, наконец, она увидела перед собой человека: очень тревожного, боязливого, но живого. Но позволить судье быть таким всегда — непозволительная роскошь. Народу нужен полумертвый беспристрастный вершитель судеб, а не жалкий тревожный кузнечик. В противном случае, он не будет внушать доверие. Кому нужен трусливый судья?
Наверное, судья выбрал не тот путь: с таким мягким характером нести тяжёлое бремя инквизитора — для него неоправданно тяжело.
Ребекка тут же прониклась сочувствием к судье. Очень жаль, что придётся его «добить» своей правдой, которая уже созрела.