Река за плотиной казалась зеркальным озером, пленяющим прелестью отраженных на его поверхности зеленых берегов и голубого неба. С другой стороны плотины было вечно кружащееся чудо воды, льющейся неистощимыми сияющими золотистыми потоками, которые терялись внизу в снежных глубинах пышной пены. То сверкающий на солнце, то мерцающий в свете летней луны, то холодный и седой под хмурым ноябрьским небом, то пробирающийся через плотину тонкой струйкой во время июльской засухи, то вздувшийся с бурной силой в апрельский паводок — сколько юных глаз вглядывалось в тайну и величие этого водопада, сколько юных сердец мечтало о будущем, опершись о перила моста и рисуя в воображении прекрасные картины на поверхности воды, исчезающие затем в «свете обычного дня».
Ребекка никогда не проходила по мосту без того, чтобы, повиснув на перилах, не удивиться и не задуматься. В данный момент она заканчивала следующее стихотворение:
— «А мне — наоборот», пожалуй, не очень хорошо, но не могу придумать ничего другого. О, как пахнет краской! О, она на мне! О, я измазала все мое лучшее платье! О, что скажет тетя Миранда!
Заливаясь слезами горьких сожалений, Ребекка бросилась на вершину холма, где стоял дом Коббов, в полной уверенности, что найдет там сочувствие, и надеясь вопреки всему на какую-то помощь.
Миссис Кобб разобралась в ситуации с первого взгляда и заверила, что может удалить почти любое пятно с почти любой ткани. Это ее заявление торжественно подтвердил дядя Джерри. Он поклялся, что «мать» может удалить что угодно, иногда она удаляет ткань вместе с пятном, но рука у нее, у «матери», твердая.
Испорченное платье было снято и частично погружено в скипидар, а Ребекка, облачившись в голубой ситцевый капот миссис Кобб, украсила своей особой праздничный стол.
— Пусть это не лишает тебя аппетита, — ворковала миссис Кобб. — Тут для тебя печенье с кремом и мед. Если скипидар не поможет, я попробую мыльный камень, жженую магнезию, теплый мыльный раствор. Если и это не подействует, то отец сбегает к Страутам и попросит немного того состава, который Марта купила в Милтауне, чтобы вывести пятно от смородинного пирога со своего подвенечного платья.
— Не пойму, как могло произойти такое ужасное несчастье, — шутливо сказал дядя Джерри, передавая Ребекке вазочку с медом. — Надписи «Осторожно, окрашено» висят вдоль всего моста, так что и слепой не мог бы проглядеть, и я никак не могу придумать объяснения такому досадному происшествию.
— Я не заметила надписей, — печально сказала Ребекка. — Наверное, потому, что я смотрела на водопад.
— Водопад там с сотворения мира и до конца мира, как я предполагаю, на том же месте останется, так что тебе не было нужды рваться взглянуть на него… Дети иногда обходятся ужасно дорого, мать, но я полагаю, нам без них не обойтись, — сказал он, подмигивая жене.
После ужина Ребекка настояла на том, чтобы ей было позволено вымыть и вытереть посуду, пока миссис Кобб трудилась над платьем с энергией, свидетельствовавшей о трудности поставленной задачи. Ребекка то и дело покидала свой пост у раковины и, с тревогой склонившись над тазом, наблюдала за положительными изменениями, а дядя Джерри время от времени подавал советы.
— Ты, должно быть, лежала на мосту, дорогая, — заметила миссис Кобб, — так как краска не только на локтях, кокетке и лифе, но почти сплошь покрывает переднее полотнище юбки.
Так как платье стало выглядеть немного лучше, и настроение Ребекки начало улучшаться. Наконец, оставив платье сохнуть на открытом воздухе, она вошла в гостиную.
— Не дадите ли вы мне листик бумаги? — попросила она. — Я запишу стихи, которые сочинила, пока лежала в краске.
Миссис Кобб села возле своей рабочей корзинки, а дядя Джерри снял с гвоздя холщовый мешок с обрывками сетей и приступил к своему любимому вечернему развлечению — расплетанию узлов.
Вскоре перед Ребеккой лежали написанные ее аккуратным круглым почерком строки, в которые она внесла некоторые исправления, представившиеся необходимыми по зрелом размышлении.
Она прочитала стихотворение вслух, и Коббы нашли, что это не только исключительно красивое, но и совершенно необыкновенное произведение.
— Я думаю, что если бы тот писатель, который живет на Конгресс-стрит в Портленде, мог услышать твои стихи, он был бы изумлен, — сказала миссис Кобб. — Если меня спросят, я скажу, что твое стихотворение ничуть не хуже, чем это его «Не говори мне в скорбных числах», и гораздо понятнее.
— Я никогда не мог сообразить, что это за «скорбные числа», — заметил мистер Кобб критически.
— Значит, вы никогда не изучали дроби! — мгновенно догадалась Ребекка. — Послушайте, дядя Джерри и тетя Сара, может быть, вы напишете еще одно четверостишие, заключительное — такое, чтобы в нем были «мысли» — как это обычно бывает у поэтов.
— Если ты можешь выдавливать из себя стихи, просто поворачивая какую-то ручку, ну, тогда я скажу — чем больше, тем лучше; но едва ли тут можно приделать конец красивее этого, — заметил мистер Кобб.
— Нет, конец ужасный! — недовольно проворчала Ребекка. — Нельзя было вставлять «мне». Я просто пишу стихи, и никто не знает, что это я стояла у реки. Здесь должно быть написано «Ребекка» или «та, чьи волосы черны». И это «наоборот» просто отвратительно. Иногда я говорю себе, что никогда больше не буду писать стихи: так трудно сделать, чтобы все вышло правильно; но в другое время они получаются у меня сами собой. Может быть, так будет лучше: