Ребекка вбежала в дом и открыла крышку старенького пианино, стоявшего между открытыми окнами гостиной. Выглядывая из-за занавесок, она ждала, пока Эмма-Джейн не окажется на самом пороге, а затем запела старинную балладу, новый вариант которой придумала утром, пока одевалась. Она всегда очень любила эту балладу и в данном случае ограничилась тем, что вместо прежних героев — Алонзо и Имоджен, ввела новых — Эбайджу-храбреца и прекрасную Эммуджейн, оставив все остальные подробности в первых трех строфах в прежнем виде, так как содержание их и в самом деле не требовало никаких изменений.
Ее высокий чистый голос, дрожавший скрытым весельем, лился через раскрытые окна и звенел в неподвижном летнем воздухе.
— Ребекка, перестань! Кто-нибудь услышит!
— Нет, никто не услышит… Все далеко, в кухне, варят варенье…
— Ребекка, ты не представляешь, как слышно везде твой голос! Я думаю, даже моя мама слышит его сейчас дома!
— Тогда, если она слышит, я непременно должна пропеть и третий куплет — чтобы восстановить твое доброе имя, на которое была брошена тень во втором, — засмеялась ее мучительница и продолжила:
Допев третий куплет, Ребекка повернулась на своем вращающемся табурете и взглянула прямо на подругу, заботливо закрывавшую окна гостиной.
— Эмма-Джейн, сегодня обычный четверг, четыре часа дня, а на тебе новое голубое барежевое платье, хотя вечером не ожидается никакого церковного собрания. Что это означает? Эбайджа-храбрец наконец возвращается?
— Да, я точно не знаю когда, но на этой неделе.
— И ты, разумеется, охотнее согласишься на то, чтобы он не увидел тебя, когда ты наряжена, чем на то, чтобы увидел, когда ты не наряжена. Правильно, моя прекрасная Эммаджейн; я поступила бы так же. Хотя это не имеет никакого значения для меня, бедной, в моем будничном черно-белом ситцевом платье, никого не ожидающей.
— О, для тебя! У тебя есть что-то такое внутри, что тебе не нужны никакие красивые платья! — воскликнула Эмма-Джейн, чье восхищение подругой всегда оставалось неизменным и не становилось меньше с тех самых пор, как они впервые встретились, когда обеим было одиннадцать. — Ты так же не похожа на всех остальных в Риверборо, как принцесса из сказки. Либби Мозес говорит, что на тебя обратили бы внимание даже в Лоуэлле в штате Массачусетс, где она гостит иногда у своей сестры!
— Вот как? Ну, не знаю… — задумалась Ребекка, которую эта дань восхищения ее чарами почти лишила дара речи. — Ну что ж, пожалуй, если бы Лоуэлл в штате Массачусетс мог бы видеть меня в моем новом сиреневом платье с лиловым поясом, он умер бы от зависти — и ты тоже!
— Если бы я собиралась завидовать тебе, Ребекка, то умерла бы давным-давно. Пойдем сядем на крыльце, там тень и прохлада.
— И оттуда нам будут видны ворота Перкинсов и дорога в обе стороны, — поддразнила ее Ребекка, а затем, смягчившись, спросила: — Как ваши дела, Эмми? Расскажи мне, что произошло за то время, пока я была в Брансуике с мисс Максвелл.
— Ничего особенного, — призналась Эмма-Джейн. — Он пишет мне письма, но я ему — нет. Понимаешь, я не осмеливаюсь, пока он еще не был у нас дома.
— А пишет он по-прежнему на латыни? — поинтересовалась Ребекка, глаза ее лукаво блеснули.
— Ах, нет! Теперь нет, потому что… ну, потому что есть вещи, которые, похоже, невозможно написать на латыни. Я видела его недавно на пикнике, но он не может сказать мне ничего конкретного до тех пор, пока не станет зарабатывать больше и не решится поговорить с моими родителями. Во всем остальном он очень храбрый, но я не уверена, что у него когда-нибудь хватит мужества на это; он так их боится, и всегда боялся. Только подумай, Ребекка, ведь он ни на минуту не может забыть о том, что мои родные знают все о его матери и о том, как он родился в здешней богадельне. Не то чтобы для меня это имело какое-то значение; ты только посмотри, как он образован и чего добился! Я думаю, что он просто великолепен, и мне все равно, где он родился, — пусть даже в тростнике, как Моисей.[88]
Повседневный словарь Эммы-Джейн остался приблизительно тем же, что и был до того, как она поступила в Уэйрхемскую учительскую семинарию, введя родителей в немалые расходы. Она приобрела кое-какие познания, касающиеся культуры слова, но в минуты сильного волнения переходила на просторечный язык. Так уж медленно развивалась во всех направлениях Эмма-Джейн, что — если использовать любимое сравнение Ребекки — оставила на берегах «неутомимого моря жизни» сравнительно мало раковин, из которых выросла.
— Моисей родился не в тростнике, — со смехом поправила ее Ребекка. — В тростнике его нашла дочь фараона… Пожалуй, это не была такая уж романтичная сцена — жена судьи Бина забирает маленького Эбайджу Флэга из богадельни, где умерла его юная мать, но я думаю, что Эбайджа — молодец! Мистер Ладд говорит, что Риверборо еще будет гордиться им, и я не удивлюсь, Эмми, дорогая, если когда-нибудь у вас будет трехэтажный дом с куполом и, присев за свой письменный стол красного дерева с гранатовой инкрустацией, ты будешь писать записочки, извещающие, что миссис Флэг будет рада видеть мисс Ребекку Рэндл у себя за чаем и что достопочтенный Эбайджа Флэг, член конгресса, заедет за ней по пути со станции в своем бирюзового цвета экипаже, запряженном парой лошадей!
Эмма-Джейн рассмеялась, услышав это забавное пророчество, и ответила:
— Если когда-нибудь я буду писать такое приглашение, то адресовано оно будет — я в этом уверена — не мисс Рэндл, а миссис…
— Не говори! — порывисто отозвалась Ребекка, побледнев и прижав ладонь к губам Эммы-Джейн. — Только не говори, и я перестану тебя дразнить. Я не вынесла бы, если бы ты добавила имя! И сама я не стала бы тебя дразнить, если бы это не было то, о чем мы обе знаем так давно, — то, о чем ты всегда советовалась со мной по собственному желанию, и Эбайджа тоже.
— Не волнуйся, — ответила Эмма-Джейн. — Я лишь хотела сказать, что со временем ты непременно тоже станешь миссис Такой-то.
— О, — с облегчением вздохнула Ребекка, румянец вернулся на ее щеки, — если ты хотела сказать лишь это — пустяки, но я подумала… я подумала… даже не знаю, что я подумала!
— Я думаю, ты подумала о чем-то, о чем ты не хотела бы, чтобы я думала, будто ты думаешь, — необыкновенно удачно и метко выразила свою мысль Эмма-Джейн.
— Нет, не в этом дело. Но почему-то сегодня я все время вспоминаю о прошлом. Может быть, потому, что за завтраком тетя Джейн и мама напомнили мне о моем приближающемся дне рождения. Они сказали, что в этот день судья Бин вручит мне документ на право владения кирпичным домом. От этого я почувствовала себя очень старой и что на мне лежит большая ответственность. А когда после обеда я вышла посидеть на крыльце, мне показалось, что картины прошедших лет оживают, приходя и снова уходя по дороге. Все вокруг так красиво сегодня! Разве не кажется, что небо только что подсинили, а поля раскрасили розовой, зеленой и желтой красками?