Победители занимают позиции для возможной обороны. Переговариваются по рациям на странном, непонятном непосвященным языке.
Путь через Анзобский туннель открыт…
А дождь продолжает лить. Потоки воды текут по земле, унося грязь и мусор, слизывая кровь, омывая мертвых… Небо плачет о людях… Или не о людях… Небу безразлично, о ком плакать…
Дождь… Ливень… Наверху снег… Ветер… Пургень…
На Гиссарском хребте он точно такой же, как в Фанах… Неожиданно приходит и так же неожиданно уходит, оставляя за собой вымытую дождем или засыпанную снегом землю. И трупы тех, кто оказался не готов…
Беспощадный Фанский пургень…
В себя прихожу рывком. Несколько секунд полное непонимание. Где я? Что со мной? Имя помню, и то хлеб. Трясу головой… Так, мозги начинают прочищаться. Уходил от боевиков Ахмадова… Через горы… Вылез на перевал… Спускался на заднице… Потом по камням… Погода испортилась… Сооружал полог… Упал… Умер? Не похоже… Я лежу на чем-то твердо-мягком. В смысле: на твердом лежит мягкое, а потом уже я. И сверху такое же мягкое и теплое… И вокруг… Что за херня?
Резко сажусь и открываю глаза. И офигеваю. Ко всем загадкам добавляется качественный контрольный в голову. Я в спальнике. Чужом. Пытаясь выпутаться из кокона, оглядываюсь внимательнее.
Итак, подводим предварительные итоги. На голой земле лежит… пенка! Пенополиэтиленовый коврик-каремат. Гораздо больше моего личного! На нем спальник. Совсем даже не детский. И не военного образца. Раз в пять легче и минимум вдвое теплее. Профессиональный, что уж тут. У Мухтарыча такой был. Большие тыщи стоит. В спальнике я. В голом виде. Слава Аллаху, хоть в трусах. А вокруг… Осторожно кручу головой, пытаясь рассмотреть обстановку. Дом? Возможно. Только если это — дом, то я — испанский летчик. Самые нищие из местных урюков живут лучше. В таких зинданах самое то рабов держать. Земляной пол, стены сложены из голых камней без раствора, крыша из веток арчи. Такой себе плетень на потолке. Но сплетено и сложено качественно, ни малейшей щелочки. Вместо двери кусок брезента. Вряд ли ради меня красивого городили бы отдельное помещение. Скорее всего, простая пастушья хижина.
Под руку попадается хлястик застежки спальника. Вжикаю молнией, намереваясь встать.
— Не вздумай! — раздается тонкий детский голосок.
Голосок-то, детский, но как-то не хочется спорить, уж больно много в нем железа. Да и второй голос не внушает оптимизма:
— Агрх… Р-р-р… — басовитый такой рык.
Отпускаю молнию, разгибаюсь, медленно поднимая обе руки вверх. Раскрытыми ладонями вперед. Блин, и как сразу не заметил?! Сбоку от двери-занавески сидит худенький пацан лет двенадцати с арбалетом в руках. Жало болта направлено в живот. В мой. Родной и любимый. Между прочим, арбалет — явный «самопал», но сделан классно, видно руку мастера. И паренек держит вдумчиво. Если что — дернуться не успею. А у ног пацана — песик. Здоровенный черный алабай. В холке под метр. Или отсюда кажется? Вряд ли. Мой Акбар был под восемьдесят кил, но этот заметно крупнее. И скалится, скотина, довольно. Такой и руку пополам перехватит, если брыкаться решу. Только на фиг, на фиг. И не собирался. Лучше в ответ оскалиться подружелюбнее:
— Если правильно понимаю, то вы меня спасли, — говорю, обращаясь к обоим. И не понять, кто внимательнее следит за каждым движением. — Я, конечно, тот еще гад, но не настолько, чтобы злом на добро отвечать.
Молчат. Оба. Пацан все же решает ответить.
— Не знаю. Но пока посиди в спальнике. Ответишь на вопросы — там посмотрим… — Стрела метит уже не в живот. Примерно в голову направлена. Хоть какое разнообразие.
— Твое право, — тут же соглашаюсь, — ты тут хозяин. Задавай. По возможности — отвечу.
— Ты кто?
— Андрей.
Молчит. Ждет продолжения. Ну и ладно. Нам скрывать нечего…
— Урусов Андрей Михайлович. Капитан. Русский.
— Рус? — Удивляется парнишка. — Хорошо. Ты военный. Из Дивизии? Зачем в горы пошел? — Тут же вываливает ворох вопросов. Но контроля над оружием не теряет. Перестраховщик, блин… У меня опыт печальный есть, с такими собакинами рубиться. До сих пор правая нога в шрамах.
Вдруг доходит очевидное. Парнишка говорит по-русски! Крепко я башкой приложился, если заметил только сейчас. Немного странный выговор, но язык для него родной! Сюрприз такой, что даже не сразу врубаюсь в заданный вопрос. Какой дивизии? А-а, ну, конечно… 201-я МСД. Какая иначе? Пару дней назад туда же в гости собирался. Интересно, Равшан Хабибуллин живой еще? Помню, как мы с ним в Обнинске, на день города куролесили…
— Нет, не из Душанбе. Из России.
— Из России… — голос явно теплеет. — Как ты сюда попал?
— А где я? — лучше сразу уточнить. Заодно может и сболтнет чего полезного.
— На Мутных.
Мутных? Что «Мутных»? Точно! Мутные озера! «Продолжаем движение в направлении Мутных озер и альплагеря „Алаудин“. Я всё-таки дошел до озер. Почти дошел. Кусок пути протащили. Вот этот мелкий с арбалетом протащил. Тяжко же ему пришлось, со всей снарягой я с центнер вешу.
— Ты не ответил! — начинает заводиться пацан.
— Через перевал. Восточный Казнок.
— Врешь! За перевалом никто не живет.
— Я не говорил, что я там живу. Я там прошел.
— Докажи.
— Там в камнях записки были. Сейчас в „горке“ лежат. Во внутреннем кармане.
— Где лежит? — переспрашивает парень.
— „Горка“ — куртка. Камуфляжная такая, — отметка в памяти. С военными особо не сталкивался, элементарщины не знает.
— Там были какие-то бумажки, но они размокли.
Инспектора по работе с местным населением бывшими не бывают. Доверие уже совсем рядом. Для пущего закрепления напрягаю память. Она у меня на имена и адреса всегда хорошей была.
— „Группа под руководством Алексея Верина…“, — дальше цитировать не приходится, арбалет немного опускается. Фамилия парню знакома. Но слабость проскальзывает лишь на мгновение. Стрела опять смотрит в лицо.
— Ладно, не врешь. Куда ты шел? И зачем?
Пытаюсь сообразить. Опасный ведь момент. Сказать правду? Или? Блин, а ведь я их подставляю! Если по следу прискачут басмачи, то парнишку они не пожалеют. Арбалет и алабай, даже такой здоровенный, против автоматов — слабый козырь…
— Сколько я был в отключке?
— Почти два дня. Так зачем? — Нервничает парень. Не дай бог, за спуск потянет. Такой наконечник далеко войдет…
— От боевиков местных тикаю. Убегаю, в смысле, — разъясняю незнакомое слово. Да, парня натаскивать надо. Все мысли на лице отображаются мгновенно. — Прижали к горам. Пришлось уходить. Есть опасения, что след не потеряют и придут сюда.
— Я умею обращаться с шаками! — гордо вскинулся как.
А ты, псин, не рычи. Я, хоть тебя и боюсь, но пара собачек на счету есть. Шаки? Непонятное слово, но смысл, кажется, ясен.
— Всё зависит от количества. Оно иногда в качество переходит. Тебя зовут как, спаситель?
— Санька.
— На перевалах чьи записки были, знаешь?
— Знаю. Папины записки.
— Значит, я обязан жизнью не только тебе, но и твоему отцу. А долги надо отдавать. Штаны хоть разрешишь надеть? — неожиданно перевожу разговор в другую плоскость.
— Штаны надевай, — парень кивает в сторону моих вещей, сложенных аккуратной стопкой, — оружие не трогай. Впрочем, патронов в нем нет, — и по моему примеру, безо всякого перехода, — жрать хочешь?
Машинально киваю. Мальчик встает и протягивает котелок. Очередное крушение картины мира. Хозяин — не мальчик. Девочка! Скорее, даже девушка, лет пятнадцати плюс-минус. Короткая стрижка, мешковатая одежда, скрадывающая фигуру, дочерна загоревшее лицо… А в хижине полумрак. Понятно, почему ошибся. Но сейчас, когда она стоит ближе, выдают глаза. Нет, глазищи! Синие глазищи на пол-лица. Аниме, блин! Молодая красивая девчонка. Худенькая, небольшого роста. На Владу немного похожа. И эта мелочь притащила меня в кош?! Ничего себе! Ну, то ладно… Успею еще повосторгаться. Предательски бурчит желудок, унюхавший еду.