Тогда-то Курбан и перешел из охраны старшего сына Ахмадова на границу с Пенджикентом. Ездить с «шибанутым Тимуром», постоянно рискуя сложить голову в очередной его проделке, джигиту совершенно не улыбалось. Вслух, конечно, ничего такого Курбан не говорил. Но границу же надо усиливать лучшими людьми! Кто, если не человек, до этого служивший в Пограничных Войсках?! А то, что на самом деле срочку проходил в роте «матошников», не вылезая со строек, уточнять необязательно. Или Курбан был не прав? Зато семнадцатого августа можно отмечать второй день рождения! Лежал бы с пулей в голове, попав под очередь того капитана… А так — заместитель командира заставы, три десятка в подчинении…
Сегодняшнее шевеление пенджикентцев Курбану не нравилось. Это на Анзобе и Шахристане оборона толковая. Амонатовых баши всерьез не воспринимал. Только когда Саттах-бек сговорился с узбеками, пошла речь о строительстве укреплений. А пока — так, блокпост. Задержать бандитов-наемников хватит. А если за них примутся всерьез? Те же самые орудия, которые сдерживали атаки баши пять лет назад, разнесут блокпост первым залпом. Надежда только на бессмысленность нападения — сил у баши больше, чем у Пенджикента, подтянет подкрепления. Отомстит, если что… — Курбан сплюнул тягучую, окрашенную насваем слюну. Плевок повис на унылой сухой ветке, раскачиваясь мерзким зеленым комком.
Вот только все стоявшие поблизости отряды позавчера ушли. Приказ баши. И сейчас за спиной Курбана нет никого и ничего. Кроме «крепости» блокпоста и трех десятков бездельников с автоматами. Ну да, есть несколько гранатометов. На пенджикентские БТРы хватит. Отразить толковую атаку — нет. Тревогу, конечно, объявили, но начинать стрелять первым очень не хотелось. Так и лежали бойцы под дождем, прячась за бетонные блоки. «Лентяи мы, конечно. Могли бы хоть навесы какие над точками приспособить. Пенджикентцы-то не поленились, — в который раз укорил себя Курбан, — и вообще, надоело все. Может, уволиться к шайтану? Семьи нет, не держит ничего. Взять три автомата из оружейки и уйти хоть к тем же амонатовским… А лучше к узбекам. Я ж не наемник, я — кадровый…».
От блокпоста потенциального противника отвалил одинокий УАЗ. Остановился в паре метров от крашеного бревна.
— Эй, командиры, переговорщик пришел! — заорали от шлагбаума.
Курбан накинул дождевик и двинулся к выходу, пропустив вперед начальника заставы. Собственно, обзывать их рабочее место заставой придумал именно он, «толстый» Облокул. Тщеславия в жирном даже больше, чем тупости.
Ну не любил Курбан собственное руководство. А кто вообще его любит в этом мире?
У шлагбаума ждал человек. Старый дождевик, с капюшоном, скрывающим лицо. Пайцза Ирбиса на кожаном шнурке выпущена наружу, поверх мокрой ткани. Понятное дело, демонстрирует свою неприкосновенность. Курбан зевнул. Пусть Облокул толкует, а я послушаю. Как там урусы говорят? «Молчание — золото»? Вот и помолчим.
— Вам просили передать, — произнес посланник, откинув капюшон. Старик. Лет 60–70, не меньше. — Пенджикент объявил войну вашему баши. И не только Саттах-бек. Сегодня ночью урусы перешли Анзоб. Ахмадову осталось недолго. Вам предлагают не платить своими жизнями за агонию умирающего. Пока не прозвучали выстрелы, можете просто уйти.
— Ты кто такой?! — неожиданно завопил Облокул, не дав посреднику договорить. Командир поста орал так громко, что у Курбана заложило уши.
— Язык, глаза и уши Ирбиса. Не думал, что кто-то не знает нашего знака, — Посланник не счел нужным скрывать удивления. Но в голосе старика было еще что-то, что Курбан не сумел разобрать. Тоска? Горечь?
— Ты самозванец, старик! Языки Ирбиса молоды! И ты врешь, Анзоб невозможно захватить!
— Умерь свой пыл. Кто мешает проверить мои слова? Свяжись с Анзобом. Или с Айни.
— Пусть пенджикентские собаки катятся лизать зад узбекскому хану!
— Так и передать беку? — Старик снова накинул капюшон.
— Я сам ему передам! Вместе с твоей головой!
Облокул выхватил пистолет. В шуме дождя выстрел прозвучал как негромкий хлопок. Тело начальника заставы мешком рухнуло на землю.
— Твои слова правдивы, ата! — произнес Курбан, убирая пистолет. Произнес громко, чтобы слышали подчиненные, — Анзоб замолчал на рассвете. Айни третий час не отвечает. Я не собираюсь умирать. Ведь глупо делать это потому, что барану захотелось поохотиться на барсов. Нам нужно десять минут, чтобы принять решение. Саттах согласен нам их дать?
Посредник посмотрел на часы:
— В своей непонятной милости бек Педжикента готов дать хоть сутки на раздумья. Только ответа будет ждать не дольше пятнадцати минут. Зато его слова подтверждены Леопардом гор.
Мда… История — специально не придумаешь. Хоть книгу пиши. И обгоняй потом Степу Королева по тиражам. Степа сгорел со своей Портлендщиной вместе. Так что обогнать не трудно. Главное — копиркой разжиться.
Гуляли по горам туристы-альпинисты, никого не трогали, записки на перевалах писали, примуса починяли… А как случилась ядерная задница — организовались и создали свою республику. Ладно, организовываться эта публика умеет, не отнять. С местными договориться тоже могли. Но объясните мне, закоренелому параноику, как они сумели боевиков изничтожить? Как Лейбу Троцкого — ледорубом по темечку? Полста рыл, минимум. И не детей. Тех еще волчар, перед этим вырезавших целый кишлак…
И такую стаю — ледорубами и без потерь? Ша, товарищ капитан! Про потери Санька не говорила. Так что, может, половина туристов в том кишлаке и легла. Но, думаю, упомянула бы… Так что как рабочая версия — поделили на ноль с минимальными потерями. Тогда выходит снова непонятно что. Не верю я в суперменов с детства. Нормальный человек трусы поверх штанов не оденет. Ладно, как завещал товарищ Коба, будем переживать неприятности по мере их поступления. Увидим — проверим.
Всплывает нюанс. А не могут это быть те, кого мы ищем? Под тактико-технические и геополитические характеристики очень даже подходят. Потап со своей стаей товарищей — неслабые подарки под елочку. Живые гербы Советского Союза, блин. И братец Борькин, судя по рассказам, дюже крут. Спросить? Чего-то не особо хоцца. Глянет дивчина ласково, как Лаврентий Палыч на врага народа, да болт в глаз пришлет. Или песика своего натравит… И настанет конец невезучему шпиёну незалежного Гондураса.…
Встречусь с ее родителем — разберемся, где собаки порылись. Один йух вниз идти надо. Вот и сходим. Кстати, девочка-то по возрасту очень даже в сержантские племяшки вписывается. И по повадкам тоже. Жаль, что не она. Как там отца ейного? Алексей… Верин, кажется.? Или Ведин? В любом случае, не Юринов.
А может, врет девчонка? Не верю. Даже колоть не понадобилось. Сама выложила, что знала, в короткой беседе. И каскад не гнала. Все что сказала — процентов на девяносто правда. Такая себе сермяжная истина между двумя ложками супа из двухвосток. Б-р-р, аж передергивает, как можно есть такую хрень в вареном виде?! Видно, не слабо альпинистов прижимало, раз эту дрянь жевать научились. Это тебе не по одесским степям саранчу на оружейном масле жарить.
Тык. Мы же люди взрослые и вовсе не такие валенки сибирско-донбасские, какими всю жизнь казаться пытаемся. Свои мозги имеем. Тот бой в кишлаке прошел совсем по-другому. А девочка знает официальную версию. Что там было на самом деле — тайна, покрытая мраком. Серьезные разговоры надо вести с её отцом или дедом. Ладно, Симаргл с ними. Что сейчас делать? Так, капитан, не рефлексируй и не усложняй. Вопрос как таковой — голимое фуфло. И ответ короче вопроса. Вниз. На Пенджикент — вниз, и к альпинистам — вниз. Идти туда в любом случае, а мирно всегда лучше. Еды я своей прихватил. А то их рацион питания не слишком прельщает… Собачатина еще ладно, мы тоже не институтки из Смольного, по паре месяцев на подножном сидели, но двухвостки — явный перебор. Не люблю насекомых.
Хорошо, хоть погода наконец утихомирилась. Выхожу на улицу. И понимаю, что лучше бы и дальше сидел внутри.
Санька, абсолютно голая, скачет по снегу в двадцати метрах от коша. Голый сурвареализм, пардон за тавтологию! Эротика в мозгу умирает, не успев родиться. Нет, смотреть, безусловно, приятно: девчонка красивая. И фигурка не подкачала, всё, что надо, расположено там, где надо. Дело в другом. Спектакль мне не предназначен. И вообще, это не спектакль. Такие нюансы влет ловятся. Не шестнадцать лет все-таки.