Видимо, человек не в состоянии удивляться бесконечно. А может, догнала та самая горняшка, о которой говорила Гюль, а может… Да кто его знает… Боря вдруг начал воспринимать всё вокруг как само собой разумеющееся.
На фоне ослепительно синего неба вздымают снежные шапки молчаливые громады вершин. Между ними посреди разорванных трещинами ледовых полей на куче рыжих булыжников сидят две полуголые девочки-подростка, одна из которых еще и босая, и треплются о своем, девчачьем. О глупыше Акраме, симпатичных слабеньких солдатиках, большинство из которых раза в два больше девчонок, зачистке охраны дотов, снятии часовых, отстреле «двуногих шаков», новых методах экспресс-допроса, и отмывании крови и кишок от шерсти любимой собачки по имени Пусик, черного алабая ростом метр в холке. Одна попутно хвастается ножом, подаренным новым другом, другая неосознанно принимает соблазнительные позы, намекая на преимущества многоженства…
Всё в полном порядке. Всё так, как и должно быть…
Таджикистан, Фанские горы, перевал Чимтарга
Олег Юринов
Как в старые добрые времена… Работаем перевал со страшной силой. Правда, в старые времена не было на рюкзаках тщательно притороченных винтовок, и не стояла задача за день добежать от Казнока до Большого Алло. Впрочем, последнее могло понадобиться на «спасах». А вот снайперок точно никогда не было в списке необходимой снаряги.
Жаль, что не удалось напугать баши до такой степени, чтобы он просто сложил оружие. Но на подобное счастье никто всерьез не рассчитывал. Надеялись, но так, проформы ради. Слишком много врагов нажил Ахмадов, чтобы прожить хоть день без своей армии. Да никто и не собирался оставлять Бодхани живым. Лгал я ему? Конечно, лгал. Если на одной чаше весов лежит хотя бы одна жизнь, а на другой необходимость соврать…
Я имею в виду наши жизни. На ахмадовцев — наплевать.
Но эффект от переговоров был. И немаленький. Всю ту чушь, что я нес в эфир, слышал не только баши. Слишком скученно они там стояли. Слухи разлетятся по армии со скоростью лесного пожара. А появление «ребенков» с собаками — закрепит их намертво, достав до самой подкорки. Джигиты почти поголовно религиозны и очень суеверны. Сказывается наша многолетняя работа, но еще больше влияет недостаток образования. Точнее, полное отсутствие, там даже писать не все умеют. Если чему их и учили, то обращению с оружием. И то плохо.
Так или иначе, а джигиты побоялись атаковать «ребенков» в попытке прорваться вниз. Этого варианта я опасался больше всего. В лобовом столкновении на открытой местности большие потери неизбежны. Но Ахмадов не стал даже обороняться. Маршевым темпом начал отходить вверх по ущелью, в сторону Двойного. Убегали горе-вояки на удивление быстро и дисциплинированно.
«Ребенки» контролируют его отход, издалека попугивая видом собачек, ждут Дивизию, аккуратно вылавливают отставших и зазевавшихся.
Идем вчетвером: я, Леха, Олим и Витас. Самые выносливые из остававшихся в каньоне. Задача проста и понятна. Оказаться на Большом Алло быстрее, чем там появятся джигиты Бодхани.
Основная наша задача — остановить Ахмадова на озере. Тем более что именно туда была отправлена четырнадцатая группа. Сам же и сплавил, чтобы дети не путалась под ногами. Тогда идея казалась хорошей. Теперь — не очень.
Впрочем, местность там к обороне приспособлена изумительно, оружие у детей есть, и пользоваться им умеют. Патронов с запасом. Если еще и мы успеем вовремя — будет совсем замечательно. Очень не хотелось пачкать детские руки в крови, но пример Саньки доказал — они готовы. А когда именно перережут первое горло или всадят первую пулю в голову — непринципиально. Раньше или позже, но воевать придется все равно. Надо быть наивным дураком, чтобы надеяться, что после уничтожения Ахмадова у нас кончатся враги. Это такая вещь, которая всегда находится. Те же афганцы, к примеру.
Так что пусть начинают сегодня. Когда есть запас патронов, местность подходящая, и мы рядом.
Мы, конечно, здорово рискуем. Тащим только оружие: мне и Лехе — две «драгуновки», и автоматы ребятам. Ни палаток, ни спальников, ни примусов. Даже элементарных «поджопников» нет. Лишний вес. Лучше взять десяток патронов.
Вот и получается, что до Алло надо добежать, кровь из носу, именно сегодня. В «каменоломне» есть аварийное укрытие со всем необходимым. Добежать-то реально. Если пургень не накроет. В этом риск, но пургень только кончился, столь часто они не бывают.
Конечно, если идти через Мутные, то за день не дойти. Но мы рванули вниз с Западного. Технически сложнее, но короче. До озер спускаться не надо, с перевального взлета сразу уходим на боковую морену. Часа три экономим.
Еще один плюс — всё засыпано снегом. Первый жопслей закладываем на Западном. В связках, в нижней части есть бергшрунд — такая смешная трещина на изгибе ледника, расширяющаяся внутри. Сейчас эта прелесть засыпана снегом и не видна, но ухнуть в нее — только так. Потому в середине склона тормозим, и едем медленно, высматривая нашу радость. Наконец замечаю границы, показываю Лехе. Он останавливается и организует страховку. Самую простую, через ледоруб. Разгоняюсь и прыгаю через опасный участок. Ниже берга рублюсь и оттуда страхую напарника. Отходим в сторону и смотрим на прохождение опасного участка второй связкой. Готово. Едем дальше.
На выполаживании встаем. Дальше подъем, самая протяженная часть маршрута. Вспоминаю, как в день Большого Писца вел сюда «спецов». Ребятам тогда было под сорок. Сейчас под сороковник мне. Двенадцать лет здесь… Кстати, тогда ругался, что Чимтарга меня не любит. Теперь всё не так. Местный я. Это наши горы. Вот сегодня перевал завален снегом по уши. И на подъеме снег уже слежавшийся, твердый. Прем, как танки: под ногами ничего не едет, ступени держат изумительно, акклиматизация у нас такая, о какой в альпинизме и не мечтали. Двенадцать лет — не месяц, а мы эти годы прожили на трех тысячах. Да и выше поднимаемся регулярно. На крутяках, где приходится бить ступени, меняемся через полсотни шагов, чтобы не ронять темп. Привалы не через тридцать минут, как в две тысячи двенадцатом, а через час-полтора. В итоге на перевале оказываемся часа за два до темноты.
Подхожу к туру. Надо же, жив.
— Витас, я тебе обещал, что сниму вашу записку отсюда? Держи.
— Когда обещал? — пытается вспомнить литовец.
— В две тысячи двенадцатом. На моем дне рожденья.
— Долго же ждать пришлось.
— Ну извини…
Смеемся.
Леха сквозь смех выдыхает:
— Опять писать будешь?
— Буду. Пока дышим. Вот ты тогда возражал на Казноке, а Андрей говорит, те записки ему жизнь спасли.
— Ну, тогда я покурю!
— Что???
Во время давнего рейда в долину, мы набрали и сигарет. Но тех запасов хватило всего на два года. А дальше… Изредка разведчики притаскивали снизу. Немного. Большинство в Лагере вынужденно бросило курить. Да что большинство, считай — все. И Леха — тоже.
Сейчас он с ехидной усмешкой смотрит на наши офигевшие лица и достает пачку «Кэмела». По-пижонски вытряхивает сигарету, прикуривает, довольно выдыхает клуб дыма и убирает помятую желтую пачку, украшенную полустертым верблюдом, назад в разгрузку.
— Десять лет берег. Именно на этот случай. Одна осталась. Выкурю на первом перевале, который пойду как турист. Ты пиши, пиши… — подгоняет меня. — Время дорого.
И всё, как двенадцать лет назад: я пишу записку на перевале, Леха курит, впереди спуск. Все как тогда. Только в рюкзаках у нас не шоколадная колбаса, а пачки патронов. Только в Лагере нас ждет не маленькая Санечка, а Надюша… Санька Бешеная сейчас в одиночку идет ВАА, чтобы забрать «ценный груз»: Борьку, совершившего невозможное. Брата, которого я не видел двенадцать лет, и который вряд ли похож на себя самого. Того, прежнего, из жизни, оборвавшейся так неожиданно… Только нет бабушки и Руфины Григорьевны, у папы семь лет, как кончился его изокет, и он держится на самодельном лекарстве, которое варит из травок Мирали, дед жены Бахреддина… Леха женат на литовской снайперше… Мама все реже выходит из лагеря… И неизвестно, где и что мы будем делать завтра…