— Нет! Не будет! — выкрикиваю я ему в лицо не менее яростно, чем он, — не будет! Если ты посмеешь… Я клянусь, я тебя во сне зарежу! Слышишь? Или, если ножи спрячешь, глотку перегрызу!
Зверь застывает, глядя на меня с неверотяным удивлением и неверием. До него мои слова словно постепенно доходят, как поезд в длинный тоннель въезжает…
Надо дождаться последнего вагона. Может, все не так безнадежно? Может…
— Ты… До такой степени ненавидишь меня, сладкая? — спрашивает он, наконец.
— Да! — со злостью выдыхаю ему в лицо, — да! Да! Да! Ненавижу! Ты меня заставил… Заставил…
Я хочу сказать ему, что он заставил меня поверить в то, что у нас может быть будущее, такое, где два человека любят друг друга, уважают друг друга… Заставил поверить, что любит меня.
Но Зверь не дает мне договорить, опускает на пол, а затем убирает руки.
И отступает на шаг, не отводя от меня взгляда, в котором сейчас масса эмоций. И эмоции эти странные, непонятные абсолютно.
— Ты все это время… И когда мы вместе были, тоже? Когда про детей говорили? Когда говорила, что любишь? И тогда тоже? Да?
Каждое слово бьет мне в сердце, заставляя вспоминать наши счастливые дни, солнечные, сладкие, наполненные негой, доверием и ощущением правильности…
Я не хочу это вспоминать! Слишком надежно похоронила в себе, воскрешать — убивать то, что есть хорошего сейчас!
И потому я киваю. На каждое слово его киваю.
А затем резко отрезаю, чтоб уже без возможности возврата:
— Да! Да! Да! Я ненавидела тебя, понятно? Ненавидела! И сейчас ненавижу еще сильнее!
Азат молчит.
Сжимает крепче губы, лицо его становится похожим на то, что я когда-то в кошмарах видела: жестокой маской древнего воина, беспощадного, жуткого в своей злобе и безжалостности.
Мне хочется бежать и одновременно очень хочется упасть перед ним на пол, ноги не держат, колени дрожат.
Но стою.
И даже на столешницу , находящуюся прямо за моей спиной, не опираюсь.
Сейчас мне необходимо все мое мужество. Вся моя стойкость.
Раньше бы я не выдержала напряжения.
Но теперь мне есть, за что бороться, кроме себя.
За кого бороться.
Азат выдыхает, наконец, сжимает кулаки, делает неуловимое движение в мою сторону, словно опять собирается схватить, потащить…
Внутри все обрывается в этот момент. Неужели… Ему настолько безразличны мои чувства? Неужели, он в самом деле тот дикий Зверь, всегда таким был, а краткий миг нашего счастья мне привиделся? Или воспринимался мною именно так, потому что была влюбленность, защитная реакция организма, выпустившего рекордное количество эндорфинов, чтоб сберечь разум. Стокгольмский синдром?
Я не успеваю отчаяться, не успеваю опустить руки…
Азат резко разворачивается и выходит прочь из конференц-зала.
Я полминуты молча смотрю на закрывшуюся за ним дверь, а затем без сил оседаю на пол.
Мне надо снова научиться дышать, думать и жить.
Уже в новой реальности.
Той, где я одержала пусть и временную, но победу.
Глава 11
Она меня убила. Просто убила. Расстреляла своими словами, своими глазами.
Никогда не ощущал себя настолько мертвым, даже в тот момент, когда понял, что моя молодая жена, которую я боготворил, на руках носил, глаз не мог отвести, сбежала. Сама сбежала, не украли, как я думал в самом начале.
Ох, я тогда напряг и службу безопасности, и полицию, и все внутренние службы, благо, дядя не остался в стороне, помог.
Конечно, поиск проходил в закрытом формате, тайно, чтоб не привлекать внимание общественности… Но он был невероятно тщательным.
Вот только моя убежденность, что Наиру украли, в итоге, сослужила плохую службу, поведя расследование не в том направлении.
А, когда выяснилось, что моя жена сбежала по своей воле, время уже было упущено…
Она сумела персечь границу и растворилась в огромном мире…
Бесследно.
Как ей это удалось?
Как так случилось?
Я не знаю до сих пор.
И никто не знает, каким образом совершенно домашняя, наивная, чистая девочка смогла буквально исчезнуть в море людей… Учитывая современные технологии, учитывая мои возможности, возможности моей семьи…
Наверно, я был слишком самонадеян… И слишком… Влюблен?
Дурак. Теперь понимаю, каким был дураком, не замечая очевидного…
Но тогда, год назад, все казалось настолько сладким, настолько правильным, что и мысли не возникало об обмане.
Нет, в самом начале, возникало, конечно.