— Ты здорово рисуешь, Кэти, — сказал Дон, рассматривая ее работы. Он был почти искренен. Рисунки и впрямь были хороши, и это было ясно даже такому профану в живописи, как он. Вот только… они ему не нравились. Может быть, потому, что краски были слишком яркими, а контуры — слишком резкими. А может быть, просто потому, что автором этих работ была Кэти.
— Дочка, что надо сказать? — Дороти произнесла это вслух, демонстрируя мужу, что не оставляет попыток наладить диалог между ним и Кэти. Однако она давно уже делала это скорее для порядка, нежели желая добиться результата.
Вдруг левая рука женщины протянулась вперед и с неожиданной силой схватила Дона за запястье. Тот вздрогнул и попытался отдернуть руку.
— Оставь меня в покое, Дон, — сказали губы его жены. — Оставь в покое меня и маму! Ты чужой, и ты сам знаешь, что ты чужой!
Дон встал, не говоря ни слова, набросил куртку и вышел. Он направился прямиком в бар и в тот день впервые основательно напился.
«Кэти, ну зачем ты с ним так?»
«Ты слишком добра с ним, мама. Он ненавидит меня!»
«Дочка, ты преувеличиваешь…»
«Не надо лукавить, мама. Ты же знаешь, как я не люблю неправду. И ты не хуже меня знаешь, как он ко мне относится. Его чуть не стошнило, когда я до него дотронулась.»
Дороти промолчала. Это была правда.
«Он хочет, чтобы я умерла.»
Первым движением Дороти было возразить, но она вновь вынуждена была молча согласиться.
«Мы должны избавиться от него, мама.»
«Ну… — протянула Дороти, — не думаю, что развод сейчас был бы лучшим выходом…»
«Нам ведь никто не нужен! Только я и ты!»
«Видишь ли, дочка, Дон неплохо зарабатывает. А мне, по правде, не хочется возвращаться к работе секретарши. Да и тебе было бы скучно наблюдать весь день, как я принимаю электронную почту и рассылаю факсы.»
«Мы что-нибудь придумаем. Главное, что ты его больше не любишь.»
«Ну… вообще-то мне его жалко.»
«Это пройдет, мама. Это пройдет.»
Не прошло и полугода с начала занятий Кэти живописью, когда Полак всерьез заговорил об организации ее персональной выставки.
— У вас удивительный талант, Кэтрин. Мы сделаем сенсацию.
— Мы заработаем много денег? — заинтересовалась Кэти.
— Ну, возможно, не сразу… — Полак в который раз улыбнулся детской наивности этой женщины, — вы понимаете, художников много, и для того, чтобы твои картины пошли нарасхват, одного таланта недостаточно. Нужно пробиться, сделать себе имя… Для начала хорошо уже то, что вас заметят. О вас напишут два-три критика, к чьим словам прислушиваются… потом…
— А если у меня уже есть имя? Если я знаменита на всю Америку? На весь мир?
— Правда? — Полак с улыбкой склонил голову набок.
«Кэти, не надо!»
«Мама, я знаю, что я делаю! Не мешай!»
— Вы читали про «Сандру Д. — две в одной»?
(Именно такое прозвище присвоила ей — точнее, им — бульварная пресса. )
— Так вы хотите сказать, что вы…
— Да. Я Кэти. А Дороти — моя мать.
— Это правда, мистер Полак. Кэти — моя дочь. А сама я совершенно не умею рисовать.
Полак даже не выглядел особенно удивленным.
— У меня мелькало такое подозрение, — признался он. — Я чувствовал, что вас на самом деле двое. Особенно когда заметил, что рисуете вы всегда левой рукой, а пишете правой. Но я ни о чем не спрашивал. Раз вы сами не говорили, значит, это не мое дело.
— Так что там насчет выставки, мистер Полак? — напомнила Кэти.
— Да. Это будет бомба. Термоядерный взрыв.
Он оказался прав. Наверное, даже обнаружение неизвестной ранее картины Рафаэля или Леонардо не вызвало бы такого ажиотажа. Люди, даже не имевшие отношения к живописи, прилетали со всех концов Америки и из других стран, чтобы посмотреть на работы Кэти Стивенс, девочки, возникшей в результате небывалого медицинского эксперимента внутри тела взрослой женщины, девочки, чей физический возраст едва достиг двух лет, но чье умственное развитие было уже на уровне средней школы, а художественный талант значительно превосходил многих взрослых живописцев. После окончания выставки ее работы — все, даже первые неумелые детские рисунки — были раскуплены за очень внушительные суммы. Дороти подумывала, не купить ли собственный дом, но для начала решила ограничиться переездом в двухэтажную квартиру. Дон последовал за ней; трудно сказать, на что он еще надеялся.