— Увы. Спасти ребенка было невозможно. И, более того… боюсь, миссис Стивенс уже никогда не сможет иметь детей.
— Это была девочка? — деревянным голосом спросил Дон.
— Мистер Стивенс, для вашего же блага вам лучше не думать об этом ребенке как о конкретном человеке.
— Она называла ее Кэти, — сообщил Дон.
— Вам следует благодарить бога, что ваша жена осталась жива. Это чудо, при такой-то аварии… У нее перелом пяти ребер, руки в четырех местах, ноги в трех, ушибы внутренних органов, наконец, тяжелая черепно-мозговая травма… Но главное, что она жива.
— Я могу с ней увидеться?
— Пока нет. Она в коме.
Неделя шла за неделей. Сильный молодой организм Дороти постепенно залечивал нанесенные раны, но ее сознание оставалось погруженным во мрак. На тридцать шестой день медсестра заметила, что глаза пациентки следят за солнечным зайчиком на потолке; однако других признаков улучшения не было.
Дон часто навещал жену, подолгу сидел у кровати, рассказывал ей различные новости, пытаясь уловить намек на понимание на ее лице; держал ее за руку, и порою тонкие прохладные пальцы вздрагивали, но было ли это пожатие осмысленным? Доктор Доббинс говорил, что энцефалограмма не исключает положительной динамики, но надо запастись терпением.
Но вот однажды — прошло уже месяца три — Доббинс встретил Дона на выходе из палаты и произнес сакраментальную фразу: «Зайдите ко мне в кабинет».
В кабинете их ждал еще один врач, которого Дон прежде не видел. Он сидел у стола, просматривая какие-то графики и компьютерные распечатки.
— Мистер Стивенс, это доктор Брайан из Смитсоновского института экспериментальной биотехнологии, — представил гостя Доббинс. — Он хотел бы поговорить с вами.
— Здравствуйте, мистер Стивенс, — пожатие Брайана было крепким и решительным. — Примите мое сочувствие по поводу несчастного случая с вашей женой. Однако я пришел предложить вам нечто большее, чем просто сочувствие. Но прежде… доктор, вы ведь еще не сообщали мистеру Стивенсу точный диагноз?
— Пока что в этом не было необходимости.
— Хорошо. Тогда, прошу вас, сделайте это сейчас.
— Если не вдаваться в специальные подробности, — Доббинс сплел пальцы над поверхностью стола, — то у вашей жены необратимо поражены примерно 45% мозга.
Дон почувствовал, как его живот наполняется колкими льдинками.
— Значит… все безнадежно? — глухо выдохнул он.
— Нет, почему же, — живо возразил Доббинс, — даже человек, лишившийся половины мозга, может оставаться полноценной личностью. Луи Пастер сделал основные свои открытия уже после того, как одно полушарие его мозга отказало из-за кровоизлияния. И ваша жена со временем может вернуться к полноценной жизни. Неизвестно, правда, сколько времени это потребует…
— И восстановятся ли полностью, к примеру, двигательные функции, -добавил Брайан.
— Вы говорите — личность сохранится, — перебил Дон, — но как же память и все остальное? Если половина утрачена…
— Кем вы работаете, мистер Стивенс? — осведомился Брайан.
— Программистом. Но причем тут…
— Тогда, возможно, вы знакомы с теорией нейросетей?
— Нет, у меня другая специализация.
— Хорошо. Тогда я поясню вам на простом примере. Информация в мозгу хранится не так, как, к примеру, в библиотеке. Если в библиотеке случится пожар и будет уничтожен, допустим, один из шкафов с книгами, то все эти произведения будут утрачены безвозвратно. Теперь рассмотрим другой принцип. Пусть все тома одинаковы по виду и размеру. И в первом из них напечатаны только первые фразы всех представленных в библиотеке произведений, во втором — только вторые, и так далее.
— В разных книгах разное число фраз, — заметил Дон.
— Пускай в последних томах будет много пустых строк, это неважно, -отмахнулся Брайан. — Теперь, что получится, если пожар уничтожит шкаф? В каждом произведении будет утрачено две-три страницы, но, поскольку остальные двести-триста сохранятся, его еще вполне можно будет прочитать! Это, конечно, очень грубая и неточная аналогия, но суть вы поняли.
— Но половина мозга — это не один «шкаф», — мрачно возразил Дон.
— Информация в мозгу не только хранится распределенно, но и дублируется. Вам уже привели пример с Пастером. Но суть не в этом. Суть в том, что пока восстановление вашей жены идет очень медленно, и может оказаться далеко не стопроцентным. Да и, в любом случае, жить с половиной мозга все-таки хуже, чем с целым.
— Так что вы предлагаете? Ведь доктор Доббинс сказал, что мозг поражен необратимо, — Стивенс переводил взгляд с одного врача на другого.