Пусть ненавидит меня, пусть злится, но только улыбается. Все сделаю, чтобы чернота ее больше не коснулась. Марк, сынок, ты будешь ходить… Обязательно!
Выползаю из комнаты, на негнущихся ногах ползу к Сереге. А ощущение, что иду по острым как бритва осколкам собственной разрушенной судьбы.
Выбить лучшую камеру для Илоны получилось, только после моей откровенной исповеди. Столько лет все держал в себе, а тут прорвало. Выложил все, как на духу. Закончили мы в каком-то баре. Даже не помню, как там оказались, а я все говорил и говорил. Это как в купе со случайным попутчиком, вдруг рассказываешь то, в чем родным людям не признаешься. Серега слушал не перебивая. Изредка, что-то записывал в потрепанный блокнотик.
— Я позабочусь о ней. Обмозгую, что можно сделать. Много ты тем мне подкинул… есть куда копать… — протянул задумчиво.
— Так поделись мыслями?
— Неее, дай время, пусть в башке все уляжется…
Дома на меня набросились с расспросами Светка и Марк. Промямлил что-то невразумительное, и под отборную ругань сына поплелся к себе в спальню. Мне необходимо отключиться хоть на пару часов. Засыпал с ощущением, что все сдвинулось с мертвой точки. Ни капли не жалею о своих душевных излияниях. Наверное, впервые за долгие годы я был настолько откровенен и с собой, и с собеседником. И тут же гадкий червячок шепчет изнутри: «Если бы ты в свое время был откровенен с ней, она бы не сбежала. Ваш сын был бы жив». Не знаю можно ли ненавидеть и презирать кого-то сильнее, чем сейчас я себя.
Утром разбудил звонок мобильника. Глаза затуманены, даже не могу прочитать имя абонента.
— Добрый день, Владислав Андреевич, — голос с сильным акцентом.
— Здравствуйте, — бормочу, мозг все еще отказывается включаться.
— Это Девид Зеробски, мы с вами договаривались о лечении вашего сына, — неловкая пауза. Собеседник четко уловил, что я пока не в кондиции.
— Да-да помню. Что у вас, Девид?
— Основываясь на анализах и снимках, которые вы мне выслали. Я дополнительно собрал консилиум, и мы с моими коллегами сходимся во мнении, что оперативное вмешательство просто необходимо. И счет у нас идет на дни. Иначе последствия будут необратимы. Вплоть до того, что ваш сын снова сядет в кресло.
— Я вас понял, — сон как рукой сняло.
— Марка ждать в ближайшее время?
— Несомненно.
Откручиваю минералку, делаю несколько жадных глотков. Все планы под откос. Я хотел выехать с ними вместе. Уже были заказаны билеты. А теперь Марк, конечно, может поехать один. Илону я не оставлю. Но согласится ли сын на такое?
Как и ожидал — ответ отрицательный. Ему плевать на свое здоровье. Он намерен сидеть в городе, даже если понимает, что ничем по факту помочь не может. Убеждать бесполезно. У меня сын упертый. Значит, вариант один, как можно быстрее разгрести дела текущие.
Одеваюсь. Запрыгиваю в машину. Гоню к себе на работу. Первым делом хочу допросить товарища. Чуйка подсказывает, он приведет к разгадке. Анализирую его поведение за эти годы. Егор отдалился. Раньше мы могли вечером пропустить стаканчик другой, просто в кабинет зайти, без причины, так перекинуться парой слов. Сейчас же нас связывали только рабочие моменты и «привет пока».
В конторе его не оказалось. Телефон вырубил. Никого о своем отсутствии не предупредил. Пахнет, нет, я бы даже сказал, воняет чем-то нездоровым. Зная маниакальную пунктуальность Егора… без причины он бы так не поступил. Сажусь в тачку, гоню к нему на хату. За дверью тишина. Барабаню со всей дури. Ору.
— Чего шумишь, сынок? — из соседней квартиры выглядывает сморщенная, сухонькая старушка.
— Ваш сосед… где он?
— А мне почем знать, — кряхтит.
— Давно его видели?
— Вчера… кажись, с утра на работу шел… а вечерком к нему друг заглянул. Шумели страшно. Так, небось дрыхнет Егорка без задних ног. А ты угомонись, милок.
Не спит он, все внутри вопит. Уверен, чуйка не обманывает. Набираю Серегу. Без лишних вопросов бросил:
— Еду…
Он пригнал быстро, формальности уладил, открыл квартиру. Я ничего еще не увидел, а запах смерти в ноздри забивается. Ни с чем и никогда его не спутать. После войны под кожу въелся, с нутром сросся.
И голос Сереги из спальни доносится: