— Да, у мальчика, кажется, золотистые волосы, — повторила та.
В ее голосе детям почудился звон серебряного колокольчика, ее улыбка очаровывала и завлекала их, словно свет блуждающего огонька, и вот она уже склонилась совсем низко, с невыразимой нежностью глядя на золотоволосого, голубоглазого мальчика, а маленький Билли, завороженный ее прелестью, улыбнулся ей в ответ, в свою очередь нежно и удивленно. Тогда прекрасная дама нагнулась, протянула ему унизанные перстнями и браслетами руки, он в свою очередь с радостью протянул ей маленькие ручки, и не успели дети и глазом моргнуть, как она со словами: «Иди сюда, поцелуй меня, душенька» — уже подняла его своими изящными, тонкими руками, легко, точно перышко, посадила на колени и стала осыпать поцелуями.
Другие дети нимало не испугались и даже готовы были поменяться местами со своим маленьким братцем, видя, какой благосклонности он удостоился. Одно лишь настораживало и немного пугало их — «черная женщина», по-прежнему выглядывавшая из-за плеча красавицы. Она поднесла к губам дорогой шелковый, расшитый золотыми нитями платок и прикусила его зубами так, что детям показалось, будто он, складка за складкой, медленно исчезает в ее широком рту. Ее словно душил смех, она тщилась скрыть судорожное веселье, сотрясавшее все ее тело, однако взгляд, устремленный поверх платка на детей, выражал не веселье, а такую беспощадную, неумолимую жестокость, какой им раньше видеть не приходилось.
Но дети едва замечали «черную женщину», они не могли оторвать глаз от красавицы, а та все целовала и ласкала их маленького братца, а потом, улыбаясь, протянула детям большое румяное яблоко и, когда карета медленно тронулась, кивком пригласила детей взять яблоко и уронила его из окна. Яблоко немного прокатилось по дороге, вдоль колес, дети кинулись за ним, и тогда красавица бросила еще одно, а потом еще и еще. Однако ни одно яблоко детям не досталось: едва брат или сестра, бежавшие за каретой, поднимали катившееся по дороге яблоко, как оно выскальзывало из их рук и точно само собою прыгало в яму или отскакивало в придорожную канаву, а подняв глаза, они замечали, что красавица уронила из окна следующее, и так они бежали и бежали за каретой, пока, сами того не подозревая, не добрались до старой дороги, ведущей в Оуни. И здесь копыта лошадей и колеса кареты, казалось, взбили целое облако пыли, которую внезапный порыв ветра, неведомо откуда взявшийся в этот тихий день, взметнул столбом. На мгновение он поглотил детей, потом, кружась, понесся дальше, по направлению к Лиснаворе, а карета, как почудилось детям, скрылась в самой его середине. Но внезапно этот вихрь развеялся, на землю опали листья и солома, пыль улеглась, а белые кони, лакеи, золоченая карета, красавица и их золотоволосый братец исчезли.
В тот же миг верхний край яркого закатного солнца неожиданно пропал за холмом Нокдулах, и сгустились сумерки. Брат и сестра были потрясены этой внезапной переменой, а вид округлой вершины Лиснаворы, тень которой угрожающе нависла над ними, еще пуще их испугал.
Они отчаянно выкрикивали имя брата, но их голоса замирали в пустоте. И тут им почудилось, будто кто-то хрипло произнес у них над ухом: «Ступайте домой!»
Обернувшись и никого не увидев, дети пришли в ужас и, взявшись за руки, поспешно засеменили обратно — девочка безутешно рыдая, а мальчик от страха белый как полотно, — и так они шли из последних сил, торопясь поведать дома странную историю, которую мы теперь знаем.
Молли Риан больше не суждено было увидеть своего дорогого сына, но брату и сестрицам несколько раз довелось взглянуть на похищенного Лиэма.
По временам, когда их мать гнула спину на сенокосе, тяжким трудом зарабатывая гроши, а Нелли мыла картошку на ужин или отбивала вальком белье в ручейке, что протекал в лощине по соседству, дети замечали пригожее личико Билли. Он лукаво посматривал на них сквозь дверную щель и молча улыбался, но едва они с радостными криками бросались к нему, чтобы обнять, как он ускользал, по-прежнему лукаво улыбаясь, а как только они выбегали из дому, оказывалось, что при свете дня он бесследно исчез.
Случалось это часто, хотя всегда немного по-разному. Иногда он выглядывал из-за двери дольше, иногда уходил быстрее, иногда высовывал маленькую ручку и пальчиком манил к себе брата и сестру, но неизменно лукаво улыбался, настороженно молчал и всегда исчезал, стоило им добежать до двери. Постепенно он стал появляться все реже и реже, а спустя примерно год и вовсе исчез, ушел навеки, хранимый лишь памятью близких наравне с покойными.