После Катиного ухода от нашей компании осталось всего три человека: я, девушка из Новосибирска, имеющая удостоверение корреспондента местной газеты, и парень из Майкопа, напечатавший два фельетона в «Вестнике Адыгейского университета». Все мы продержались до конца, с небольшой разницей во времени сдали работы, дождались друг друга на улице и поехали в общежитие. Через пару дней мы снова вместе, но уже не держась за руки, приехали искать в списках свои оценки. Мои товарищи получили двойку и тройку и смело могли паковать чемоданы, чтобы возвращаться в Майкоп и Новосибирск.
Я получила четверку. При полном отсутствии подготовки это было равносильно чуду.
Следующий экзамен был через день, но я не видела ни малейшего повода ни для волнения, ни для подготовки. Чудеса опьяняют, и я действительно была немного не в себе. Мне словно громким голосом объявили о моем всесилии, о неуязвимости для козней судьбы, о том, что моя счастливая звезда намертво приколочена к небосклону и ее не сорвут никакие переменчивые ветра фортуны. Выйдя из дверей факультета после того, как я узнала свою оценку, я не смогла сразу поехать в общежитие: радость бурлила во мне так сильно, что если бы я хоть немного не остыла, то, наверное, умерла бы от какого-нибудь неизвестного науке (но вполне реального в моем случае) ожога души. Я пошла ликующе-широкими шагами вдоль Охотного ряда по направлению к гостинице «Москва», свернула на улицу Герцена, поднялась до Бульварного кольца и помчалась вниз по тихим бульварам, неся улыбку на лице, как транспарант, и считая каждого встречного своим братом. Все эти чинные бабушки с малышами, девушки с серьгами в пупке и разрезанными под коленом джинсами, парни с бутылками пива, беззлобной матерщинкой и плевками под ноги, закованные в галстуки деловые люди и сросшиеся плечами, переплетенные руками парочки не могли сейчас не радоваться за меня, не могли не желать мне добра и не могли не верить в произошедшее со мной чудо.
Я опомнилась возле метро «Кропоткинская», сбежала по ступеням в прохладную, полупустую пещеру станции и вихрем влетела в закрывавший двери вагон. Было даже досадно, что поезд тронулся и что не нужно больше никуда спешить и врываться: я была бы счастлива отныне передвигаться лишь прыжками и скачками.
– Привет! – сказали за моей спиной. Я обернулась. Там стоял тот самый молодой человек, что был так прочно связан со своим астральным телом и умел амортизировать ногами, как рессорами. Только как его звали?.. Ах да, Антон.
– Ой, здравствуй!
Я быстро поправила свою слегка перекосившуюся от бега кофточку.
– Какими судьбами?
Антон улыбался мне так дружелюбно, словно нас связывало нечто большее, чем получасовая тренировка на газоне. У него был низкий, но удивительно мягкий и теплый голос; так мог бы говорить большой пушистый кот, обрети он дар речи. Антон казался настолько своим и родным, что мне вдруг захотелось броситься к нему на шею, делясь неожиданно грянувшим счастьем.
– Я экзамен сдавала… Знаешь, у меня за сочинение четверка!
– Ух ты, круто! Congratulations.
– Что?
– Поздравляю, говорю! Можно щечку?
Не дожидаясь ответа, он мягко поцеловал меня в щеку, уколов при этом своей, горячей и слегка небритой. Потом он спрашивал что-то еще, я что-то еще отвечала, но не отдавала себе никакого отчета в том, что говорю. После ничего не значащего прикосновения губами к щеке на меня напало какое-то блаженное оцепенение, словно я была от рождения к тому приговоренной Спящей красавицей, наконец-то уколовшей палец о веретено.
На этом месте вагон качнуло – поезд стал тормозить в туннеле. Я потеряла равновесие, продолжая по инерции мчаться вперед, но Антон вовремя схватил меня за плечи и удержал на ногах, притянув при этом к себе.
– Э-э, дорогая моя, надо побольше заниматься ушу, а то чуть что – теряешь точку опоры.
Он продолжал держать меня, хотя поезд уже спокойно отдыхал на рельсах. Фактически это были полуобъятия – мы стояли почти вплотную друг к другу. Антон был выше меня почти на целую голову, а плечи его широко расходились вправо и влево от моих; мне казалось, что если бы он захотел окружить меня своим телом, то мог бы легко это сделать. Он был в сетчатой летней безрукавке, и сейчас, когда мышцы напрягались, удерживая меня на месте, бицепсы казались просто шарообразными, а рука от кисти до локтя – треугольной. Он вполне мог бы позировать для образа молодого Ильи Муромца, тем более имея такое чисто русское широкое скуластое румяное лицо и пшеничного цвета волосы. Самой характерной чертой его лица была постоянная задушевная, немного простоватая улыбка. Смеясь Антону в ответ, я подумала о том, что от Ильи Муромца до Иванушки-дурачка не так далеко, как кажется. Остановимся на среднем арифметическом между ними – на Иване-царевиче.