Яреев, выслушав информацию, заменил Батона и пошел регулировать движение. Занимаясь этим, он наблюдал за противоположной стороной перекрестка. Инспектор заметил, что приехавшие родственники проходят во двор, находятся там некоторое незначительное время, потом появляются на улице и стоят на тротуаре кучками больше часа. Видимо, таков обычай. Некоторые из них распивали водку на багажниках припаркованных машин. Яреев решил, что это — способ соболезнования. Таким образом, по всей видимости, выражается наибольшая степень сострадания семье убитого. Традиции — великая вещь!
Инспектор устал махать жезлом и покинул перекресток. Он встал за угол ближайшего дома и закурил. К нему подошел армянин, оказавшийся знакомым таксистом, и они принялись мирно беседовать.
Яреев говорил:
— Странные вы люди, Ашот. Зачем устраивать показательное свинство? Из-за вас другие граждане не могут за три часа из центра выехать. А каково стоять в набитом троллейбусе?
— Свиньи есть везде, командир, — отвечал таксист, — я за них не в ответе. Моя машина стоит вообще на соседней улице. Просто народ сильно возбужден. В крае произошло массовое убийство. Думали, только на периферии такое бывает. А оказалось — и здесь нельзя спокойно жить и работать. Тем более, убийца — русский!
— Ашот, я тебя умоляю, — у Яреева скривилось лицо, — не пори чушь. Если человек решил ограбить игровой клуб, ему все равно, кого ножом пырнуть. Хоть марсианина. Или можно подумать — армянских грабителей не существует. Фигней вы все занимаетесь…
Ашот закурил и задумался. Спустя минуту он произнес:
— Похороны назначены на послезавтра. Некоторые горячие головы предлагают поставить гроб посреди перекрестка, перекрыв движение полностью. А потом двинуться толпой вдоль по улице.
— Это плохая идея. Родственникам покойного только больше горя будет.
— Почему?
— Потому что запланировано появление ОМОНа, — сообщил Яреев. — Эдак, человек двести. Никто не даст остановить движение транспорта. Похороны будут испорчены. Они и гроб в каталажку засунут. С них станется. Мне, в принципе, все равно, потому что я послезавтра выходным буду. Просто хотел предупредить.
Ашот почесал затылок и сказал:
— Спасибо за информацию, командир. Пойду, утихомирю кое-кого. Кстати, там просили передать, чтоб ты не дудел в свисток. Траур все-таки!
— А ты передай тем, кто просил передать, что траур не для всей страны. И еще скажи, что я свистком не рок-н-ролл исполняю, а па-де-де из балета «Лебединое озеро». А если это кому-то не нравится, ОМОН может появиться и сегодня. По просьбам трудящихся, так сказать.
Таксист ушел, а Яреев принялся регулировать, с удвоенной силой дудя в свисток. Никакого ОМОНа, естественно, не ожидалось. Инспектор «проехал» Ашоту по ушам. Зато Батон потом скажет ему спасибо за то, что в утреннюю смену перекресток не превратится в мавзолей…
На следующий день собралась еще бо́льшая толпа. Убитые горем родственники вывалили на проезжую часть и стали заниматься различными делами. Они курили, лобзались при встрече, размахивали руками, топали ногами, пили пиво, короче — массово соболезновали. Батон маслал жезлом, сбрасывая транспорт.
Пешеходы, которые только что вышли из автобусов и троллейбусов, переходили проезжую часть улицы рядом с Абакумовым и высказывали ему различные пожелания. Суть их сводилась к тому, что Батона надо гнать с работы в шею, будто он — никудышный сотрудник и именно из-за него люди в общественном транспорте едут три часа. Никто из них не подумал, что если б не инспектор, пришлось бы ехать не три часа, а все шесть. Абакумов, сжав челюсти, делал вид, что не слышит каверзных реплик, продолжая яростно свистеть и махать жезлом.
Злость внутри него накапливалась все больше и больше. Ее необходимо было срочно куда-то деть, а то ненароком могла взорваться голова. Батон кровожадным взглядом стал выискивать какой-нибудь автомобиль с просроченными транзитными номерами, чтобы поорать на водителя всласть, но тут подъехал командир роты, и сердце Абакумова наполнилось ликованием!